Застонал Фаррох-руз от этого удара, в смятение впал, натянул поводья коня и обратился в бегство. Газаль-малек воскликнул:
– Нет, шах, договор не такой был! С такой-то отвагой ты всю эту смуту в мире произвел? Куда же ты? Сегодня убежишь, а завтра как?
– Я не шах, я Фаррох-руз, слуга его, – ответил Фаррох-руз и ускакал.
А Газаль-малек на месте остался в растерянности, говоря себе: «О горе, я-то думал, мне добыча досталась, в силок мой попалась, да не так получилось, как мне примстилось!»
Так он на поле раздумывал, а Хоршид-шах тем временем увидал, что Фаррох-руза настиг удар и тот обратился в бегство, и потребовал свое оружие. Стал он на колено, продел голову в доспех, принял его на рамена. Двенадцать слоев китайского шелка вниз подложил, чтобы телу прохладнее было. А поверх надел частую кольчугу, не пропускающую ударов, горящую, словно золото, да повесил на себя четырнадцать родов оружия. Тут подошел стремянный, коня подвел ему – такого коня, что, если мы его описывать примемся, на это пятнадцать книг потребуется, вот какого коня во всей красе привели Хоршид-шаху! Вставил он левую ногу в стремя, вскочил в седло и направился на поле. С боевым кличем по всему полю проскакал, к Газаль-малеку подъехал и как вкопанный стал.
Поглядел Газаль-малек на его стан и вид, на стать и осанку, на коня и посадку, на все снаряжение и спрашивает:
– О воин, коли ты благородный человек, отвечай по чести, как твое имя?
А Хоршид-шах в ответ ему:
– Невежа, да кто же у солнца приметы спрашивает? Разве солнечный лик глиной прикроешь? Но тот не рыцарь, кто из-за имени препираться станет. Хоршид-шах я, сын Марзбан-шаха, Тіадишаха Халеба и Сирии, Ирака и Хорасана, Фарс? и Багдада и Мазандарана. Благородные мужи имя свое не таят! А теперь, коли ты мужчина, покажи свою доблесть, чего ради ты так сражения искал, меня на бой вызывал – вот он я перед тобою.
Увидел Газаль-малек Хоршид-шаха, столь грозного и сурового, и молвил ему.
– О шах, дозволь мне коня сменить – ослабел мой конь
– Ладно, – согласился Хоршид-шах.
И Газаль-малек повернул, чтобы поменять лошадь.
А рассказчик повествует так. Махпари как-то говорил; Лала-Селаху, что, мол, если шах когда-нибудь выйдет сражаться, выступит на мейдан, известите меня – я поглядеть желаю. Вот Лала-Селах и пришел к Махпари, сказал ей:
– О царевна, шах на мейдане!
– Пойди к Хаман-везиру, – велела Махпари, – скажи ему, что Махпари хочет на шаха полюбоваться. Разрешает он?
Лала-Селах пришел к Хаман-везиру, поклонился и сказал:
– О везир, царица мира желает поглядеть, как шах сражается.
– Да разве разумный человек такое разрешит? – ответил Хаман-везир. – Когда два войска друг против друга выстроились, разве пристойно ей в паланкин садиться и выезжать в самую толкучку? Да там на нее все пальцами показывать будут – что же в этом хорошего? Нет на то моего позволения, потому что неохота мне потом упреки царевича сносить.
Лала-Селах вернулся к Махпари и передал ей ответ Хаман-везира. Махпари огорчилась. Тогда Лала-Селах сказал ей:
– О царевна, коли хочешь, я отведу тебя посмотреть на поединок. Поднимайся, давай наденем воинские доспехи, сядем на лошадей и выедем на окраину лагеря – оттуда и полюбуемся на шаха.
Махпари эти слова понравились, она вскочила, нацепила на себя воинское снаряжение, села на коня и вместе с Селахом выехала на край мейдана.
А всевышний и всемогущий господь судил так, что жена Армен-шаха Махсотун и его дочь Махане жили в шатре Махпари. Пребывали они без оков и без охраны – ведь Махпари все время была с ними. Когда Махпари с Лала-Селахом ушли и все, кто там был, отправились смотреть на битву, Махсотун и Махане вскочили, надели на себя оружие и, так же как Махпари с Лала-Селахом, выбрались из шатра, чтобы бежать в свой лагерь. За шумом и гамом войска никто не обратил на них внимания, и никто их не хватился, пока обе они не добрались до лагеря Армен-шаха.
Слуги увидали жену и дочь своего шаха, обрадовались, бросились его известить. Как услышал это Армен-шах, возликовал, сердце его радостью преисполнилось. В это время как раз Газаль-малек воротился, чтобы коня поменять. Армен-шах сказал:
– Голубчик ты мой, почему возвратился?
– Этот всадник – Хоршид-шах, – ответил Газаль-малек. – Я знаю, что они никогда боевых слонов не видали, не умеют со слонами сражаться. Вели мне слона подать, на слоне на мейдан выйду, с Хоршид-шахом поборюсь.
Армен-шах сказал ему про мать и сестру и приказал выбрать средь слонов одного по кличке Бадпаи – Быстроногий, значит. А это был боевой слон, в битвах закаленный, тигр, одетый броней, с грозной палицей, привязанной к хоботу, а на спине у слона тахт стоял. Сел туда Газаль-малек, с ним двадцать человек погонщиков, воинов в полном вооружении, нефть и огонь наготове держат. А Хоршид-шах тем временем по полю гарцует.
С обеих сторон воины поглазеть собрались, тут и Махпари с Лала-Селахом в сторонке пристроились. И вот Газаль-малек направился на мейдан. Хоршид-шах увидел Газаль-ма-лека, восседающего на слоне, и сказал себе: «Вон какое вероломство задумал этот выродок!» Пока он их разглядывал, слон уж к нему приблизился. Тут конь шаха к слону рванулся, набросился на него и стал отважно со слоном сражаться. Хоршид-шах смелость проявил, так что Армен-шах, который наблюдал за битвой, приговаривать стал:
– Видно, Хоршид-шах к слонам привык – уж очень смело он против слона выступает. Великой храбрости богатырь!
Тирак-пахлаван сказал:
– О шах, Хоршид-шах не из тех богатырей, которых можно слонами затоптать. Он доблестный воин и герой.
Двух других слонов на мейдан выпустили, разукрашенных и снаряженных, на спинах у них по двадцать человек с луками и стрелами, с дротиками, нефтью и огнем горящим. Три слона и шестьдесят человек Хоршид-шаха окружили. Лошадь его испугалась, пятиться начала. Хоршид-шах увидел, что лошадь боится, платочком глаза ей завязал и пустил прямо на слонов. Слон Бадпаи на Хоршид-шаха нацелился. Хобот поднял, чтобы палицей по нему ударить. Хоршид-шах меч занес, хотел хобот отсечь, да попал по палице, меч и сломался. Хлопнул Хоршид-шах в ладони, за другой, подстремянный меч взялся. Пока он тот меч вытаскивал, другой слон на него напал. Царевич взмахнул мечом и отрубил хобот слона вместе с палицей в десять гамов!
Когда слона этот удар поразил, он с ног свалился, заревел. Другие слоны испугались и обратились в бегство. Как ни старались погонщики их удержать, не смогли, потому что у слонов обычай такой: они нападают в лоб, напролом идут, когда получается, а когда не получается, поворачивают обратно, заходят с другой стороны и снова бой начинают. Но будь тут хоть тысяча слонов, если одного удар настигнет и он заревет, все слоны обращаются в бегство, ни один не остановится.
Значит, поразил Хоршид-шах того слона, а прочие в бегство обратились, к собственному лагерю понеслись. Шахран-везир сказал:
– Дайте им дорогу, а не то они все войско сомнут!
Войско расступилось, чтобы слоны пройти могли, но все равно много народу погибло. Погонщики очень старались слонов в повиновение привести.
Тем временем Хоршид-шах своему войску приказал:
– Наступайте все разом, чтобы их начисто истребить!
Но Хаман-везир возразил:
– О шах, поостерегись! Четыреста тысяч человек с обеих сторон друг на друга обрушатся, друга от врага отличить нельзя будет. Весь мир прахом пойдет! Сто тысяч человек жизни лишатся. Не допускай такого, это недостойно.
С этими словами он приказал, чтобы барабаны отбой били, и повернули оба войска назад, спешились каждое в своем лагере. Военачальники в царском шатре собрались, караулы ночные выставили, а прочие отдыхать пошли.
[На этом повествование о Самаке и его друзьях не заканчивается, их ждет еще много приключений: умирает во время родов царевна Махпари, Самак, скрываясь от погони у друзей-горцев, находит заточенную в пещере красавицу-горянку, которую и отдает замуж за Хоршид-шаха, и еще много другого. Но чем кончается вся эта история, остается неизвестным, так как в древней рукописи, положенной в основу персидского издания, с которого сделан перевод, утрачен конец. Это позволило нам опубликовать только часть дошедшего до нас текста – примерно 1/5 всего сохранившегося объема.]