Выбрать главу

Да и мои чувства мало чем отличались от их. Мы поженились в Париже три недели назад, и я повременил с отъездом в Америку с одной-единственной целью: подарить своей любимой свадебное путешествие, достойное той восточной пышности, к которой она привыкла. Это не было пустым капризом. Ширин долгое время весьма сдержанно относилась к идее поселиться в США, и если бы не разочарование, связанное с неудавшимся пробуждением ее родины, никогда не согласилась бы следовать за мной. Я был преисполнен решимости воссоздать для нее привычную среду и даже сделать ее более феерической.

«Титаник» как нельзя лучше подходил для этой цели. Казалось, он был задуман людьми, стремящимися создать в этом дворце на плаву возможность самого роскошного времяпрепровождения, существующего на земле, к примеру, восточные радости: щадящая турецкая баня, не хуже константинопольских или каирских, зимние сады с пальмовыми деревьями и даже электрический верблюд в гимнастическом зале среди перекладин и коней, предназначенный для имитации ощущений путешествия по пустыне.

Но исследуя «Титаник», мы не старались отыскать на нем только нечто экзотическое, порой предаваясь и чисто европейским удовольствиям, как-то: дегустации устриц или соте из цыпленка под лионским соусом — фирменного блюда шеф-повара Проктора — под вино Ко д’Этурнель 1887 года и музыку из «сказок Гофмана», «Гейши» или «Великого Могола» Людера, исполняемую музыкантами в темно-синих смокингах.

Это были незабываемые моменты и для Ширин, и для меня, для нас обоих, ведь на протяжении многих лет мы встречались тайно. Какими бы просторными и многообещающими ни были покои моей принцессы в Тебризе, Зарганде или Тегеране, я всегда чувствовал, что наша любовь приговорена быть взаперти с единственными свидетелями — зеркалами и отводящими глаза служанками. Теперь мы вкушали банального удовольствия быть на виду и вместе, быть парой, на которую устремлены взгляды, и допоздна не уходили в каюту, одну из самых просторных на пароходе.

Нашим самым большим наслаждением стала вечерняя прогулка. После ужина мы тотчас просили офицера, всегда одного и того же, отвести нас к сейфу, где хранилась Рукопись, чтобы долго-долго нести ее к себе через все палубы и коридоры. Сидя в ротанговых креслах в «Кафе паризьен», мы наугад открывали «Рубайят», прочитывали несколько четверостиший, а затем поднимались в лифте до прогулочного мостика, где, не очень-то заботясь, видит ли нас кто-нибудь, жадно целовались. Поздней ночью мы возвращались с Рукописью в каюту, где она проводила с нами ночь, а утром возвращали ее обратно в сейф. Этот ритуал приводил Ширин в восторг. Я даже поставил себе за правило не допускать ни малейших отклонений в его исполнении.

На четвертый вечер нашего плавания я наугад открыл книгу и прочел:

Вот вопрос из вопросов: что есть Человек? Образ Божий. Но логикой Бог пренебрег Он его извлекает на миг из пучины — И обратно в пучину швыряет навек.

Мне показалось забавным, что речь идет о пучине, я хотел еще раз прочесть рубаи, помедленнее, но Ширин остановила меня:

— Умоляю тебя!

Она как будто задыхалась, я с беспокойством посмотрел на нее.

— Я знаю его наизусть, — каким-то безжизненным голосом произнесла она, — но такое ощущение, что слышу впервые, Словно… — Она не стала пояснять свою мысль, набрала воздуху в грудь и, слегка успокоившись, продолжала: — Скорей бы уж мы были на месте.

Я пожал плечами.

— Если и есть на свете корабль, на котором можно путешествовать без страха, так это «Титаник». Как сказал капитан Смит, Бог и тот не смог бы его потопить!

Я хотел успокоить ее, но добился обратного: она вцепилась в мою руку и зашептала:

— Никогда больше так не говори! Никогда, слышишь!

— Да что с тобой? Ты же знаешь, это всего лишь шутка!

— У нас даже атеист не осмелится выговорить такое.