Мы с Говардом и еще с полдюжины сторонников Фазеля двинулись за ним. Он вывел нас в сад и, обойдя дом, подвел к деревянной лестнице, конец которой терялся в густой листве. Мы взобрались по ней на крышу, перешли мостик, поднялись еще на несколько ступенек и оказались в помещении с толстыми стенами и узкими окошками, похожими на бойницы. Фазель предложил нам взглянуть на город сверху: мы были как раз над самым уязвимым местом квартала, перегороженным баррикадой. За ней виднелось десятка два человек с карабинами на изготовку.
— Есть и другие, — пояснил Фазель. — И так же решительно настроенные. Они перекрыли все подступы к кварталу. Будет чем встретить свору реакционеров.
«Свора», как он выразился, была между тем уже неподалеку. Она, должно быть, задерживалась в пути, предавая огню дома, в которых собирались «сыновья Адама», но теперь приближалась.
В какой-то момент все вокруг нас и под нами задрожало. Как бы ты ни был готов к зрелищу разбушевавшейся толпы, призывающей к смерти и мчащейся прямо на тебя, какие бы толстые стены ни укрывали тебя от нее, испытание это — одно из самых страшных.
— Сколько их? — невольно вырвалось у меня.
— Тысяча-полторы, — громко, четко и спокойно ответил Фазель и добавил, словно отдавая приказ: — Ну а теперь мы их испугаем.
И распорядился выдать нам с Говардом ружья. Мы обменялись взглядами, в которых сквозило веселое удивление, и с отвращением и одновременно завороженно взяли в руки врученные нам холодные предметы.
— Встаньте у окон и стреляйте в тех, кто будет приближаться. Я должен вас покинуть, у меня для этих варваров заготовлен один сюрприз!
Фазель вышел. Завязался бой, хотя, возможно, назвать это боем было бы преувеличением. Орущая и беснующаяся толпа налетела на баррикаду, стремясь с ходу взять ее, словно это был бег с препятствиями. «Сыновья Адама» стали стрелять, с десяток нападающих упали, остальные подали назад, лишь одному удалось взобраться на баррикаду, его проткнули штыком. Не в силах наблюдать за агонией, я отвел глаза.
Большая часть манифестантов держалась теперь подальше от баррикады, продолжая призывать к смерти. Затем последовала вторая волна атаки на баррикаду, на сей раз более умелая, сопровождаемая стрельбой по ее защитникам и окнам. Один из «сыновей Адама» получил пулю в лоб, это была пока единственная потеря с нашей стороны. Залпы его товарищей стали косить первые ряды атакующих.
Наступление захлебнулось, противники конституции отступили, готовясь к новому броску, но тут вдруг залп чудовищной силы сотряс квартал. В гущу атакующих угодил снаряд, они бросились врассыпную. Защитники демократии принялись потрясать ружьями с криком «Machrouté! Machrouté!» («Конституция! Конституция!»). Десятки трупов остались лежать перед баррикадой.
— Мое ружье все такое же холодное, я не израсходовал ни одного патрона. А ты? — шепнул Говард.
— Я тоже.
— Видеть в прорезь прицела голову незнакомца и нажать на спусковой крючок…
Несколько минут спустя появился ликующий Фазель.
— Ну как вам мой сюрприз? Это старая французская пушка — наша Банж[76], проданная нам одним офицером. Она на крыше, пойдемте полюбуемся на нее! В ближайшее время установим ее на самой большой площади Тебриза и напишем: «Эта пушка спасла конституцию».
Мне показалось, что он слишком оптимистичен в оценке происходящего, хотя и нельзя было не признать, что за несколько минут одержана важная победа. Стала ясна его цель: создать островок, где приверженцы конституции могли бы собраться, найти убежище, но главное — обдумать, каковы их последующие действия.
Если бы нам сказали в тот тревожный июльский день, что, окопавшись на нескольких улочках Тебриза с нашими двумя охапками ружей Лебедь[77] и единственной пушкой Банж, мы вернем всей Персии похищенную у нее свободу, кто бы в это поверил?
Именно так и случилось, правда, один из нас — самый лучший — заплатил за это жизнью.
XXXIX
Мрачные дни наступили для родины Хайяма. Была ли это та самая заря, обещанная Востоку? От Исфахана до Казвина, от Шираза до Хамадана тысячи глоток исторгали один и тот же вопль: «Смерть!» Отныне о свободе, демократии, справедливости можно было рассуждать лишь в подполье. Будущее представлялось неким запретным сном, сторонники конституций изгонялись из общественных мест и улиц, энджумены подвергались разорению, книги сжигались. Этот процесс прокатился по всей стране, и нигде его не удалось остановить.
76
Названа так по имени Шарля Рагона де Банжа (1833–1914), французского офицера, создателя многих пушек, применяемых в боях в 1914–1918 гг.
77
Лебель Николя (1838–1891), один из разработчиков ружья, носящего его имя (1886), служившего до Второй мировой войны.