Последние годы нашего общественного развития отмечены все более углубленным вниманием к духовным и нравственным ценностям народной жизни в ее исторических и современных проявлениях, в ее связях с отечественной историей и отечественной природой в первую очередь. Вне этой активизации нашего народного самосознания невозможно правильно осмыслить и понять современную прозу о деревне.
Именно проблема духовных ценностей, выступающая в качестве коренной нравственной проблемы нашей жизни и литературы, настоятельная общественная потребность позитивного решения ее определили характернейшее качество советской литературы последних лет — качество народности литературы, которое с конца 60-х — начала 70-х годов в нашей литературе и критике значительно углубилось, обрело новые черты и как бы новую жизнь.
Сегодня мы вслед за Белинским снова можем сказать: народность — вот альфа и омега нашего времени. Эта великая традиция русской литературы в своем новом, современном, социальном качестве и сегодня служит нам ориентиром в решении вопроса о духовных и нравственных ценностях. Современная проза о деревне с новой силой поставила на общественное обсуждение вопрос о значении народности для современной литературы, об исторически сложившейся трудовой народной нравственности как необходимом фундаменте развития социалистических духовных и нравственных ценностей. Эта проза дала нашей литературе целую плеяду ярких и значительных талантов, которые составили бы национальную гордость любой литературы мира, которые, убежден, останутся в нашей литературе. При всем многообразии талантов эта проза связана не только вниманием к теме деревни, но во многом едиными творческими принципами и в первую очередь — принципом народности как непременным условием и истоком творчества.
При всех спорах вокруг отдельных явлений этой прозы нельзя не видеть, что именно она в значительной степени утвердила в литературе отношение к языку как богатству народному, подняла качество изобразительности, образную наполненность слова до уровня, сопоставимого с высокими завоеваниями русской литературы прошлого.
Здесь я усматриваю продолжение великой традиции русской литературы и критики, но в новых условиях, условиях развитого социализма, в сфере социалистического реализма.
Великая Октябрьская социалистическая революция углубила и развила понятие народности литературы, подняла его на качественно новую ступень. Процесс этот, как показывают нам судьбы отечественной прозы последних лет, продолжается и поныне. Это очень сложный, во многом противоречивый диалектический процесс.
Достойно сожаления то обстоятельство, что пока не написано исследование о народности как качестве современной советской прозы, что наша критика это качество и его бытие в сегодняшней прозе во всем его значении пока еще не осмыслила. Сошлюсь на статью «Возвращение к себе» («Наш современник» № 7, 1975) И. Дедкова. Интересный и талантливый критик, он опубликовал весьма спорную статью в той именно ее части, где критик пробует объяснить истоки успехов прозы, которая ему так же как и мне, близка и дорога.
Анализируя творчество таких писателей, как В. Белов, В. Ананьев, В. Распутин, Ю. Гончаров, Е. Носов, К. Воробьев, В. Лихоносов и др., он объясняет незаурядный художественный успех этой прозы ее... провинциальностью, тем, что она возникает не в столицах, а в провинции. «...Провинциальная проза обнадеживает: ее голос продолжает набирать силу» — таким выводом завершает критик свою статью, утверждая за провинцией монополию на те ценности, которых, получается, заведомо нет и не может быть у больших городов. Видимо, по этому географическому, но в представлении критика, и социально-духовному признаку из поля его зрения начисто выпали такие литературные имена, вполне близкие к вышеназванным, как Ф. Абрамов или Б. Можаев (один живет в Ленинграде, а другой — в Москве), Вл. Солоухин или С. Крутилин. В. Шукшин присутствует в статье, видимо, лишь благодаря тому, что он писал, замечает критик, «провинциальные характеры» и «лишь формально, штемпелем прописки» был «отделен», «отдален от местной, чалдонской России».
Однако достоинства этой «провинциальной прозы» меньше всего, думается, связаны с ее «провинциальностью», скорее уж с ее глубинной народностью, с кровной сопричастностью этой прозы к жизни и труду, радостям и бедам родного народа, с всеохватывающим чувством долга перед народом, чувством, традиционным для нашей отечественной, интеллигенции, для демократической русской литературы.