Да это понимают и сами прозаики, Носов в первую очередь. Даже его Савоня, один из самых «природных» носовских характеров, ни в чем не отделяющий себя «от бытия земли и воды», мучается достаточно широкими социальными, гражданскими вопросами. «Онега теперь не наша, — говорит он своим гостям, баламутной стайке туристов, прощая им и их стрекозлиное легкомыслие и изрядную толику пошлости. — Теперь вам ею владеть. Какие дела вы тут на ей будете делать, с вас спрос. А мы свое уже все поделали на этом свете. И топором помахали, и государство сынами снабдили. Вон разъехались мои сыны, не схотели остаться дома. Как скворухи из скворешни. Они сами по себе, а я сам по себе...»
По природной своей скромности Савоня не сказал туристам главного: не только топором помахали и сынами снабдили, но еще и Отечество отстояли сверстники его. Лишь в конце знакомства попутчики Савони случайно увидели и поразились, что вместо ноги у этого шустрого мужичка — протез.
И уже потому, что прошел Савоня весь фронт, не уместиться ему в узких границах «природного» человека.
Война так или иначе присутствует чуть ли не во всех рассказах Носова, как и в произведениях многих других современных прозаиков, пишущих о деревне, — того же Астафьева или Абрамова. И это понятно: посвятив себя теме народной жизни, в первую очередь жизни деревни, писатели, естественно, не в силах пройти мимо самой героической и трагической эпохи в жизни народа, эпохи Великой Отечественной войны. Особенность эта важна и для преподавания литературы в школе. Проза о деревне — не некий обособленный ручеек в общем потоке нашей литературы и жизни, но органическая часть литературного процесса и, более того, потока истории страны. Вот почему, решая методически для урока литературы, скажем, тему победы нашего народа в Великой Отечественной войне, не обойдешь молчанием произведения Ф. Абрамова, В. Астафьева, Е. Носова о подвиге народа в тылу, на фронтах войны.
Носов прошел фронт, был ранен, однако о фронте, о сражениях и атаках, о поведении человека в бою пока не пишет.
Тема Носова — память войны. Он осмысляет войну как такое всеобъемлющее потрясение, после которого никто не в силах, не в праве оставаться прежним. По убеждению Носова, это закон, обязательный не только для воевавших, но и для поколений, вступающих в жизнь после войны. Потому что «по всей России было так... Переполовиненные города и деревни». Потому что, говорит Савоня, «самый кряж, основа всему, мужики, остался в большинстве своем лежать на обширных и безвестных военных полях»... Потому что — «вот кому ордена носить — женщинам нашим... Одну половину нам, а другую им. Нам за то, что воевали, а им за то, что тыловали. А это уже ничуть не слаще войны...»
Эти слова из торжественного и печального рассказа Евгения Носова «Шопен, соната номер два». Рассказ этот, по моему убеждению, один из лучших в советской литературе о войне. Его восприятие будет неполным, если этот рассказ читать вне контекста всего творчества Носова, если не знать, как осмысляется в его прозе в целом тема войны.
В рассказе «Красное вино победы» в день победы умирает солдат Копешкин, все бредивший своей пензенской деревней Сухой Житень.
И хоть много видел смертей тот молодой солдат, от чьего имени ведется рассказ, — смерть Копешкина, возможно, впервые, как-то по-особому заставила задуматься его. «И это все? — спрашивал я себя, покрываясь холодной испариной. — Больше для него ничего не будет? Тогда зачем же он был? Для чего столь долго ожидал своей очереди родиться на земле?»
Так нравственное потрясение, вызванное смертью, чужой смертью, испытанием войной, ставит перед писателем и его героем коренной вопрос человечества — вопрос о предназначении человека, о смысле бытия, о долге живущих перед Копешкиным.
Этот же вопрос — о долге живущих перед погибшими — и высек из души писателя рассказ «Шопен, соната номер два» как страстный реквием погибшим и одновременно — как властное требование хранить о них память в назидание живым. И шире — выношенную писателем идею-чувство о непреходящем нравственном значении этой памяти, подымающей и очищающей человеческую душу.
Как и все у Носова, рассказ «Шопен, соната номер два» начинается подчеркнуто скромным, чисто бытовым рисунком, начисто лишенным патетики: «сахарозаводской грузовик» везет куда-то в своем кузове развеселый самодеятельный оркестр. И лишь резкий ответ дяди Саши, старшого в оркестре, на предложение оркестрантов выпить «за компанию!»: «Мне Гимн сегодня играть» — да молчаливое согласие с ним большинства ребят заставляют нас задуматься о том, что оркестр и в самом деле, видимо, едет «не на свадьбу».