«Последний срок» — свидетельство того, что из В. Распутина вырабатывается серьезный прозаик, со своей темой, знанием народной жизни, чувством языка.
Характер старухи Анны не открытие в литературе. Он принадлежит к тому социальному типу, который исследован и В. Беловым в его «Привычном деле», и Ф. Абрамовым в «Пряслиных», в ряде произведений В. Астафьева и Е. Носова. Это — типический народный характер, образ деревенской женщины, вынесшей на своих плечах, выдюжившей терпением и трудом и голодное детство, и страшное испытание войной, и неустроенность послевоенных лет, выстоявшей на всех ветрах и не загрубевшей, не очерствевшей душой.
Эта внутренняя безмерная доброта и деликатность старухи Анны, почти детская незащищенность ее, незамутненность нравственной чистоты и человечности, сохранивших себя и в самых трудных жизненных условиях, с большой художественной правдой и без тени сентиментальности переданы в повести.
Мы совершаем ошибку, когда пытаемся приравнять этот социально-психологический тип — того же Ивана Африкановича и Катерину из «Привычного дела» В. Белова или старуху Анну из «Последнего срока» В. Распутина — к неким стандартам патриархального русского характера. В действительности это — народный, крестьянский характер, нравственные ценности которого выработаны многовековым трудом на земле и в полную меру проявились в годы войны, когда внутренняя нравственная сила крестьянской женщины обернулась подвигом, которому немного найдешь равных в истории. Бабка Анна — родная сестра старой Толганай из повести киргизского писателя Чингиза Айтматова «Материнское поле».
Великое благо и справедливость заключены в том, что современная наша проза с таким вниманием исследует глубинные залоги народной нравственности, закономерности внутренней жизни души народа, этой мерой поверяет человеческую ценность своих героев.
Талант молодого писателя развивается в русле демократической традиции русской и советской прозы, столь полно выявившей себя в последние годы. Но это именно развитие, а не повторение пройденного. Писатель стремится к самостоятельным художественным решениям. В основу и этой его повести положена ситуация предельно простая и ясная, под талантливым пером художника вырастающая до символического значения, ситуация трагедийная, а потому открывшая души героев сполна.
Старуха Анна с ясной душой и чистой совестью встретила, выдержала проверку смертью. Но смертью старухи, а вернее, жизнью ее поверяются в повести не только она, но и ее дети. Для них смерть матери — трагедия, высокая трагедия, потому что мать уходит из жизни, отдав ей, людям, все, что могла. Для автора же трагедией, точнее, драмой является то, что дети ее — Люся, Варвара, Илья и Михаил — не выдержали этой проверки на человеческое. Суровым приговором по самому большому счету завершается столь скромная по жизненному материалу повесть. Суть ее в предельном сокращении такова. Слетевшись с разных концов света по телеграмме Михаила, чтобы проводить в последний путь родную мать, они нечаянно, нежданно даруют ей последний срок: радость матери, обнаружившей у своей постели столь далеких от нее и по-прежнему дорогих ее сердцу детей, такова, что она никак не может умереть. И, тихо радуясь последнему своему счастью, совестится того, что держит детей всех тут, у себя, отрывает от важных дел, как будто есть у них дело более важное...
С мудрым юмором, добротой, человечностью, а главное, с полной психологической точностью описывает В. Распутин эти последние дни своей старухи, пребывающей в несколько трагикомическом положении в самом точном смысле этих слов. И столь же естествен, художнически полнокровен второй пласт повествования — переживания, поведение старухиных детей, в кои веки собравшихся вместе, чтобы — по извечной человеческой традиции — отдать матери последний сыновний и дочерний долг Здесь В. Распутин столь же человечен и правдив. Без тени фальши, без натяжек показывает он их естественное горе, к которому они уже заранее подготовили себя, и неожиданную радость, и тщательно скрываемую друг от друга наступившую растерянность от неожиданного поворота дел. Блестящи страницы повести, посвященные ящику с водкой, заблаговременно купленному на похороны, который помогает выйти из неясного положения мужчинам — Михаилу и Илье, в бане (не в доме же, где лежит умирающая мать!) коротающим эти дни. Исполненные комизма сцены эти незаметно, неосознанно рождают тревогу, которая растет и ширится по мере плавного, спокойного движения повести к концу. В повести как бы копится нечто мелкое, недостойное, стыдное человека, в той ситуации, в которой пребывают эти люди, имя которому — суета. Суета, оборачивающаяся не просто пошлостью, но нравственным преступлением, потому что ее мелкотравчатость превращает последние часы и минуты их умирающей матери, расстающегося с жизнью человека, в мучение. И дело даже не в пьяном веселье и не в скандале, который в какой-то момент разыгрался у ее постели, и не в мелких дрязгах, побороть которые не в силах ни Варвара, ни Михаил ни Люся. Самое страшное — в тех наигранных, лживых словах, с которыми прощаются они с матерью, в глубине души отлично зная, что это последние слова: «И не обижайся на нас. Так надо». Надо — не по закону человечности, но по закону суеты. По душевной тупости, а проще — недостатку доброты.