Повесть «Живи и помни» — в этом ее, может, главный философский смысл — показывает нам, сколь ущербен, беден нравственно, а иногда и опасен человек, поставленный или поставивший себя вне общественных связей и отношений, исключивший себя из общества, ограничивший свой жизненный круг, внутренние интересы и потребности только биологическими помыслами. Не таков ли Андрей Гуськов, это «дитя природы», каким мы знаем его еще до войны по тем немногим деталям и подробностям, содержащимся в повести? Его нравственное развитие было достаточным, пока он оказывался в ряду других, пока он руководствовался внутренне «стадным» чувством, и его решительно не хватило, когда перед Гуськовым встала серьезнейшая проблема нравственного выбора. Он и сам не заметил, как, скользя по наклонной плоскости, совершая одну за другой незначительные, казалось бы, уступки себе, он превратился в дезертира преступника. Как из человека «природного», и только «природного», то есть далекого от интересов общества, он превратился в человека, полностью опустошенного, антиобщественного.
Именно этот философский, социально-философский взгляд на жизнь, на столь разные, но одним чувством, одной веревочкой связанные характеры дезертира Андрея Гуськова и трагически погибшей жены его Настены, и сообщает повести художественную цельность и единство. Талант и точность внутреннего нравственного прицела, при всей сложности творческой задачи, при и колебаниях на нелегком авторском пути, привели в итоге писателя к созданию высокохудожественного произведения.
Так, в творчестве писателя, еще совсем молодого, написавшего всего несколько повестей и рассказов, мы явственно ощущаем отзвуки спора, который, как уже отмечалось выше, идет в нашей литературе. Это спор о понимании такого коренного для литературы социалистического реализма качества, как народность. Спор с попытками отождествить народность и патриархальность.
Неточность понимания и осмысления в литературе качества народности — вещь отнюдь не безобидная, напротив, такого рода неточности ограничивают подчас даже самых талантливых наших художников, что не может не сказаться на их творчестве.
Повесть Иона Друцэ «Запах спелой айвы» — все о том же: о чувстве Родины, о «священной земле наших предков, земле наших родителей, земле наших детей», о том, как «выразить чувство трепета, охватывающее человека каждый раз при встрече со своей малой родиной». Главы повести, где описываются жизнь и характеры жителей древнего молдавского села Каприяны близки по духу таким его произведениям, как «Последний месяц осени», «Каса маре», «Птицы нашей молодости», многим его замечательным рассказам.
«Запах спелой айвы» — поэтическая повесть об уважении к героическому прошлому предков, о поклонении трудовым героическим народным традициям, о чувствах высоких и светлых, обязательных для каждого нравственно воспитанного человека.
Символом такого прошлого для Каприяны стала в повести история древней Звонницы, которая была сооружена, гласит предание, на месте лачуги нищего отшельника, дерзнувшего отказать в ночлеге воеводе, господарю, верховному владыке Штефану Великому: «Отдых воина, потерпевшего поражение, — на том же поле, где была разгромлена его армия». И воевода, собрав остатки своего воинства, сумел победить захватчиков.
Вокруг судьбы Звонницы, памятника свободолюбию народа, и развивается действие этой сложной по своей архитектонике и, как мне представляется, противоречивой по художественным решениям повести И. Друцэ.
«История, дорогие мои мальчики и девочки, — говорит своим ученикам учитель Хория Холбан, — есть великая наука, рассказывающая, какими путями двигалась жизнь с начала начал до наших дней. А что такое жизнь? Это и мы с вами, и дождь, который льет на улице, и те сто гектаров кукурузы, которые мокнут в поле, и наша двухэтажная школа, и древняя Звонница на горе... И кто знает, может, старый топорик, ржавеющий за вашим домом в куче мусора, был свидетелем крестьянских восстаний 1907 года, и была минута в его жизни, когда он уже не колол дрова, а, поднятый над головой восставшего, требовал правды и хлеба».
Развитое и социально воспитанное чувство историзма обусловливает, как известно, реальный взгляд на мир. И на прошлое. И на настоящее. И когда Друцэ с присущим ему своеобычным, подлинно народным юмором изображает реальные обстоятельства жизни, описывая, скажем, деревенское празднество, столь поэтичное и достоверное, что воспринимается как быль и как сказка, он верен себе. Верен той реалистической традиции, которая и сформировала его как художника. Об этой стороне повести, как и о стихии лиризма, музыкальности ритмов, исповедальности прозы Друцэ, много сказано в критике. Сказано и о другом — что автор повести «не особенно затрудняет себя мотивировками и объяснениями».