— И вам, конечно, это нравится?
— Ты даже не представляешь себе до какой степени.
От прикосновения к губам его рта, от ласкающих, скользящих по шее и плечам рук перехватило дыхание, и захотелось просто подчиняться властным, будоражащим действиям мужа, но я была бы не я, если не попыталась бы сострить:
— Если не получается затащить девушку в постель, носи с собой плащ?
— За эту неожиданную романтику говори спасибо Феанору, — запустив пальцы в мои волосы, муж бережно распустил тугую косу, прикасаясь так медленно и успокаивающе, что на глаза едва не навернулись слёзы от его заботы и стремления помочь расслабиться. — Нам нужно поспешить, пока не пришлось объявлять из-за его действий военное положение.
— Тогда он остановится?
— У него не останется выбора.
— А стража? — мне вдруг стало страшно неловко от того, что нас могут застать в тот момент, когда Трандуил так легко справляется с застёжками и лентами на моём платье. — Что они подумают, если увидят нас здесь?
— Никто не подойдёт. Останутся охранять наше уединение на почтительном расстоянии.
От такого заверения на душе стало немного легче. Ровно до того мгновения пока он не обнажил мои плечи. Вот тогда по коже побежали мурашки. И от прикосновения свежего лесного воздуха, и от огня, разгорающегося в казавшихся бездонными изумрудных глазах. Остро ощущая каждую мою эмоцию, Трандуил вовлёк меня в новый поцелуй, притягивая к себе так тесно, что уже не осталось сомнения в том, что он не лжёт насчёт своих желаний. Стараясь выбросить из головы все ненужные мысли и волнения, я отвечала на ласку его поцелуя, растворяясь в нём, как в весне, которая, наконец, наступила для нас двоих. После долгих снегопадов первая оттепель была по-настоящему солнечной и долгожданной.
— Не шевелись, — не просил, приказал мой Владыка, когда потеряв покров платья, я попыталась неловко прикрыться руками. — Предвкушение этой минуты столько раз истощало моё терпение.
У меня не было слов. Вообще ни одного в голове или на языке. Лишь бесконечное желание быть нежной и любимой, когда погрузила пальцы в его жёсткие светлые волосы, и вырвавшийся, казалось, из самой души вздох от прикосновения губ Трандуила к освобождённой от игривого белья груди. Уколовшая чувствительную кожу щетина заставила вскрикнуть и выгнуться дугой, а влажное прикосновение языка к напряженному соску дало невероятно глубоко прочувствовать, что всё по-настоящему. Слишком возбуждающе и слишком интимно одновременно. Слишком сладко, чтобы не застонать вновь.
— Будешь так реагировать, и я потеряю всякий контроль над собой, — обхватывая ладонями полушария груди, Трандуил строго заглянул в моё раскрасневшееся лицо, но у него так и не получилось призвать меня к дисциплине. Даже с головой отдавшись ласке его восхитительно оглаживающих рук, даже будучи против него невинно-настырным созданием, я отлично видела, что нас обоих ведёт от разбуженной страсти. — И впрямь настырная.
— Продолжайте, — стараясь приникнуть ещё ближе, я провела пальцами по его шее, а затем, осмелев, прикоснулась губами к мускусно пахнущей коже. — Разве вам нужен кто-то кроме меня?
— Сама знаешь, что нет, — хрипло выдохнув, муж даже не пытался скрыть, как ему нравятся мои неумелые ласки. — И прекрати выкать, иначе я чувствую себя стариком, совращающим ребёнка.
— Ну нет… — с меня этой песни достаточно, целый год её слушала. — Ах!..
От его раздавшегося у самого уха смеха и самой захотелось хихикнуть, но Трандуил быстро прервал это веселье новым восхитительно властном поцелуем, а затем погрузил в пучину таких нежных и огненных ласк, что времени на слова не осталось. Разве что на бессвязные стоны удовольствия. Казалось, что его руки и губы были везде, прикасались к каждому миллиметру моего тела, изучали, заставляли снова и снова выгибаться навстречу, повинуясь бегущей по телу дрожи нетерпения. Он словно отпустил себя, забыл о сдерживавших прежде тормозах, превращаясь в бога пламени и страсти, который задался целью свести меня с ума, испепелить горячими поцелуями, погрузить в томительный транс заставляющий забыть о том, кто мы и где. Осталось лишь опаляющее прикосновение влажных губ к коже, скольжение языка по животу и вокруг пупка, порывистое движение, заставившее раскрыться перед ним полностью.
— Трандуил! — вскрикнув, задыхаясь от нехватки воздуха, я не знала, как реагировать на столь чувственную игру, когда он приник к самому сокровенному, пульсирующему от желания уголку моего тела, но выбора и не было. Муж держал слишком крепко, не позволяя вырваться, и ласкал языком так умело, что в затуманенном сознании вновь возникли мысли о боге всепоглощающего огня.
Лишь доведя до пробравших тело судорог и нетерпеливой дрожи, Трандуил приподнялся, и, накрывая собой, прижимаясь так тесно, что не осталось места для дыхания, овладел одним быстрым, но всё же бережным движением. Ощущая его проникновение, тяжесть возбужденного мужского естества, я приготовилась к неминуемой боли, но её почти не было, лишь быстрый алый всполох, а затем только радость от слияния, принятия его ускоряющихся движений и новые волны удовольствия. Наверное, я была слишком возбуждена и слишком любила своего мужа, чтобы ощущать какой-то дискомфорт. Напротив, мне было очень хорошо от его затуманенного страстью зелёного взгляда, глубоких проникновений, новых пьянящих поцелуев и крепко сжимающих рук.
— Смотри мне в глаза, — потребовал Трандуил, когда меня накрыла волна обжигающего, словно искры, удовольствия, и, словно вбирая в себя мою потрясённую воспарившую душу, в последнему глубоком движении заполнил своим излившимся теплом. И застонал. Застонал, содрогаясь, прижавшись лбом к моей шее так неистово, что если во мне и оставались глупые крупицы сомнения в его любви, то теперь они рассеялись, как дым.
Обняв его, я долго, успокаиваясь после пережитого урагана страсти, покрывала поцелуями влажные от испарины светлые волосы, а затем залюбовалась тем, как в них играют пробивавшиеся сквозь листву закатные лучи солнца. Мне было так хорошо и безмятежно спокойно, что даже возможно слышавшие стоны нашей любви стражники и блуждавшие в снежном буране пламенные родственники отошли на второй план и никак не могли помешать такому светлому и тёплому девичьему счастью.
Я не помнила того, что говорил Трандуил, и как, одев, он отвёз меня во дворец, но вот последовавшая за этим восхитительным в своих приключениях днём ночь выдалась не менее горячей, и это было больше того, о чём вообще возможно мечтать. А на утро буран закончился, и ворвавшемуся в Лесное королевство продрогшему до стука зубов Феанору ничего не оставалось, как смириться с тем, что мой муж заявил на меня все свои права, и теперь у него нет даже надуманного повода разлучить нас.
Удивительно, но всё также сверкавший довольным взглядом Трандуил нашёл в себе достаточно великодушия, чтобы быть приветливым хозяином и отпаивать Пламенного лучшим из своих вин. И, ещё более удивительное дело, даже заразился от него желанием получить самый драгоценный из подарков Единого — дочь.
У него получилось. Уже через год я прижимала к груди крохотную зеленоглазую девочку, которая была так мила в своей младенческой красе, что невозможно было не любить эти бесценные ямочки на бархатных щёчках и совсем ещё крохотные пальчики. Маленькая Принцесса своим появлением установила окончательный мир, на что, очевидно, в своём промысле и рассчитывали Валар. Потому что и Трандуил с Леголасом, и Феанор с сыновьями любили её так трепетно, что и думать забыли о минувшей вражде, и даже на таком запоминающемся событии, как свадьба Леголаса, Келегорм не попытался взаимно подсветить ему фонарь.
А я? Я была бесконечно счастлива. Раньше мне казалось, что сердцу приносят радость суета и различные жизненные хлопоты, от которых кругом голова и не остаётся минуты, чтобы остановиться и просто вдохнуть поглубже, но мой муж доказал мне, что оно может жить и в вечном покое благословенного Валинора. Хотя какой покой? О чём я? Просто тихая гавань, редкие бури в которой смиряют снегопады и тёплая улыбка в глазах Трандуила.