В 1939 году Уруймагова уехала в Москву и здесь
в среде русских писателей нашла живую творческую
помощь. В работе молодой осетинской писательницы
особенно теплое участие приняли Н. Тихонов и
Ю. Либединский. Только после Великой
Отечественной войны Уруймаговой удалось закончить первую
книгу своего романа. В процессе многолетнего
упорного труда над этим произведением Уруймагова
сформировалась как писатель.
Рассказы Уруймаговой, представленные в этой
книге, впервые выходят отдельным сборником. По
своим художественным достоинствам и глубине
изображаемых событий рассказы неравноценны. Часть из
них, как например, рассказ «В горах» страдает
схематизмом. Автор не сумел в них полностью раскрыть
черты характера главных героев. Другие, например,
«В моем городе» и «На раскопках» скорее могут быть
названы очерками, а не рассказами. В них нет четко
разработанного сюжета. Однако, очерк «В моем
городе» подкупает лиричностью, глубиной чувства,
гордостью за свой родной город, за сбою родину.
Уруймагова, как художник наиболее сильна в тех
рассказах, где человеческий характер рисуется в
развитии, в процессе формирования. В этом отношении
представляют интерес рассказы «Седьмой сын»,
«Настоящая должность» и в особенности
«Неистовый».
В стремлении Уруймаговой показать героев своих
рассказов на материале, который охватывает
большой период времени и много событии, чувствуется
художник, тяготеющий к большой эпической форме.
По своему содержанию такие рассказы, как
«Неистовый», «В горах» и «Настоящая должность» могли
быть развернуты в повесть.
Уруймагова — еще молодой писатель—и,
естественно, ей не всегда удается преоделсть трудности
лсанра.
Борьба советских людей с гитлеровскими захват-
чиками, жизнь колхозной деревни после войны,
отмирание пережитков старины, — вот круг вопросов,
которые затрагивает Уруймагова в своих рассказах.
Советская осетинская литература выдвинула пер-
ьую женщину-писателя, которая пишет свои'
произведения на русском языке. Это стало возможным
благодаря завоеваниям Великой Октябрьской
социалистической революции, которая освободила народы нашей
страны от векового социального и правового гнета,
которая раскрепостила женщину-горянку и создала все
условия для развития ее духовных сил. Это явилось
результатом мудрой сталинской национальной
политики, сблизившей культуры всех народов Советского»
Союза, в первую очередь с культурой великого
русского народа.
Д. Гиреев
СЕДЬМОЙ СЫН
О крови той, что пролита обильно,
О кропи той, что дшром не прошла.
Николай Тихонов.
в^ тарая Сафпат родила шестого сына, когда ей
было пятьдесят лет. Стыдясь поздней
беременности, она, как провинившаяся девочка, смущенно
жаловалась старшей снохе:
— Стыд какой — свекровь с люлькой, со снохами
вместе. В мои ли годы рожать...
Черноокая невестка, лукаво щупя глаза, ответила:
— Ничего, роди, по очереди кормить будем, на
четырех сосках богатырем вырастет.
И родила Сафиат шестого сына в февральскую
полночь девятнадцатого года, в тот час, когда муж.
ее погиб, сражаясь с бандами Шкуро. И назвала она
шестого сына — Серго, в честь РрдлГрникидзе,
пламенные слова которого"""заставили ее поверить в то?.
что может человек быть счастливым на земле.
Серго рос бледным, худощавым мальчиком. В
пионерском отряде он дружил с сыном школьного
сторожа, русским мальчиком „Васей. Сторож, хмурый, но
добродушный старик, никогда ие мешал их детским
шалостям, и дети целые дни проводили на школьном
дворе. Детская дружба с годами окрепла. Они вместе
вступали в комсомол, вместе учились, работали. И
только война разлучила друзей. Но не надолго. Уйдя
в первые дни войны на фронт, Василий скоро, после
тяжелого ранения, вернулся в родное село и был
назначен районным военкомом.
— Отправь меня на фронт, — просил Серго.
Но Василий неизменно отвечал:
— Не могу, Серго. Не подходишь ты по здоровью.
а и в колхозе люди нужны — кто армию кормить
будет?
Из бледного худосочного мальчика Серго
превратился в высокого узкоплечего юношу. Мать, глядя на
него, сокрушенно качала головой и с невыразимой
лаской в голосе говорила:
— Последыш ты мой, девушкой бы тебе родиться.
Какой из тебя мужчина?..
* * *
Горячий сухой август. В мутном небе раскаленным
шаром висит солнце, обжигая землю. Ветер собирает
на дорогах пыльные курганчики. Через тихое когда-то
село с шумом проносятся грузовики с боеприпасами,
санитарные машины, зенитки. Танки сотрясают землю
и обдают маленькие узенькие улочки горячим
дыханием раскаленного железа. День и ночь нескончаемой
.вереницей проходят войска в ущелье.
Старая Сафиат выходила на дорогу,
всматривалась в усталые, запыленные лица бойцов и думала:
«Война в России, а войска в горы идут». С
недоумением разглядывала она молодых девушек,
вооруженных так же, как и мужчины, и растерянно говорила
про себя: «Такого никогда не было».
Когда Серго показал матери повестку из
военкомата, она побледнела.
— Один ты у меня остался, последний... Он твой
друг с детства, скажи ему, чтобы тебя не отправлял...
Простоволосая, пришла она в военкомат и
оттолкнула часового, загородившего ей дорогу.
Захлебываясь невысказанным горем, она сказала:
— Не смеешь ты меня... Я пять сыновей и двух
внуков отдала...
И распахнула дверь кабинета.
Военком поднялся ей навстречу и пододвинул
стул. Она долго молча смотрела на него, потом
протянула повестку.
— Пожалей мою старость... Ты его друг с
детства, не отправляй его. Он больной слабый. Сам почему
не идешь? Последний он у меня, — шептала Сафиат,
как в бреду.
Военком побледнел. Он дважды вытер ладонью
вспотевший лоб. Не отводя от старухи взгляда, он
сказал:
— И я иду. Мы все идем воевать. И дети, и
старики пойдут. Немец в Ростове.
Он говорил тихо, и его худое лицо судорожно
дергалось.
Сафиат, как во сне, медленно шла по длинным
улицам села...
Она не провожала сына. Оставшись одна в
большом пустом доме, она разрыдалась, потом забилась в
угол и остановившимся бездумным взглядом долго
смотрела перед собой.
* * *
Улеглась пыль на дорогах, глухая тишина повисла
над опустевшими улицами. Неумолкающий гул
канонады отал привычен и сросся с этой тишиной.
Старая Сафиат видела, как большой самолет с
черными крестами пролетел совсем низко, почти
касаясь верхушек деревьев, и обстрелял безмолвные,
мертвые улицы.
По ночам она не спала, сидела в какой-то
полудремоте у окна и в минуты краткого затишья
слышала, как шуршат сухие поля неубранной кукурузы.
Свистел ветер в чердаках, в пустых амбарах, и
испуганно, приглушенно шумела река.
Как-то ночью кто-то легко прошел по коридору и
привычно потянул дверь. Сафиат вскочила и замерла
в ожидании. Дверь открылась. На пороге, в
сверкающей от дождя бурке, стоял ее сын, ее Серго.
— Почехму ты не ушла, мама? — спросил он,
обнимая дрожащую старуху.
Не отводя взгляда от его лица, Сафиат гладила
мокрую, слипшуюся шерсть бурки и говорила:
— Никуда я не пойду» дом не брошу. Кто меня,