погиб? Не может, думаю, такого быть. Ну вот, по-
моему и вышло. Теперь принимай звено, земля по
настоящим рукам тоскует. Завтра же выходи на
работу. Замират хоть и женщина, а работала
по-мужски, никто в ней силы такой не подозревал. Бригада
у нее крепкая, ждет она тебя, звеньевого.
— Меня ждать нечего, я не жених, — обиделся
Николай.
— А разве только женихов ждут? Вот и я тебя
ждал, потому и не разрешил твоей жене корову на
поминки резать. Думал: если ты уж действительно
погиб, и есть царство мертвых, так не может быть,
чтоб ты себе пищу сам, без помощи жены, не
раздобыл, — пошутил председатель.
— Спасибо, — глухо сказал Николай,
поднимаясь. — Спасибо за то, что ждал, за то, что корову
сберег... А в подчинение к Замират, к девчонке я не
пойду. Не заслужила она этого. Бригадир! —
насмешливо воскликнул он и опустил длинные руки
по швам, словно стоял перед . командиром. — Не
таким бригадирам я подчинялся.
— Значит, за то, что у нее орденов нет, ее с
бригады снимать, так по-твоему? — спросил
председатель.
— Как хочешь, это дело не мое, — несколько
20
спокойнее ответил Николай. — Ты хозяин, ты должен
смотреть правильно, так, чтобы человека на его
настоящее место поставить. Чтобы должность выше
человека была и человек к ней тянулся.
— Чтобы человек к должности тянулся? —
засмеялся председатель. — А я наоборот думаю: пусть
должность, самая маленькая должность тянется к
человеку, а человек ее сделает большой.
— Нет, ты не так меня понял, — перебил
Николай, снова присаживаясь к столу. — Мне всегда не
везло... Вот я тебе расскажу: когда меня из
госпиталя выписали, я, конечно, в свою часть не попал.
Направили меня в жаркое место. Передний край от
командного пункта километрах в трех находился. Немец
этот участок днем и ночью долбил, головы поднять не
давал, а бойцы целые сутки без хлеба, без воды одну
за другой вражеские атаки отбивают. Хоть и не
отступаем, но и вперед ни на вершок не продвигаемся.
Помню, бригадный говорил: «Хоть клещами рвать
будет, а не вырвать ему из под нас этот клочек земли».
Ну, готовился и я со своей ротой в атаку... Это я
тебе рассказываю к тому, как человека на настоящее
место ставить нужно... Так вот, как раз тогда,
недалеко от командного пункта врезался в землю
подбитый немецкий самолет. Торчит перед глазами, мешает
обозрению местности. Взялся я да и откопал эту
рухлядь, а потом оттащил в сторону. Вот этот пустяк
всю мою военную судьбу и переменил. Только я
закончил работу, как позвали меня к бригадному.
Оглядел он меня с ног до головы и говорит: «Такая
силища в тебе, солдат, зря пропадает». Набрался я сме
лости и говорю: «Нет, говорю, не зря, товарищ
генерал. Я в атаке двумя штыками орудую, за троих
воевать могу». А он улыбнулся и говорит: «В атаке
каждый солдат герой. А тебе другое задание, важное,
большое. От того, говорит, как ты его выполнишь,
ход боя зависит». Так и сказал: «от тебя зависит».
Тут я вытянулся и говорю: «Служу Советскому
Союзу!». Тогда он и говорит: «Люди два дня без юрячей
пищи, девять атак отбили. Мы третью кухню
посылаем — не доходит. Ты, говорит, человек кавказский,
21
по кручам с детства ползать привык, а местность
здесь на вашу похожа... Донесешь обед — бой
выиграем, не донесешь — солдаты опять голодными
останутся, а голодному воевать трудно». Хотел я было
сказать: «Правильно, товарищ генерал, что пустой
мешок, что голодный человек — стоять не
приспособлены», но он мне говорить не дал. «Иди, говорит,
на кухню, выполняй».
Обвязали меня на кухне с плеч до пяток
термосами и хлебом, только грудь и живот остались
свободны, чтоб мог я ползти. Повесили автомат на шею,
накинули на меня белый халат и пополз я по снегу.
Животу холодно, а в боках и на спине такая жара,
что я и на уборке никогда так не потел. Пули кругом
посвистывают, как зяблики в зимнюю ночь на снегу.
Когда до переднего края дополз, от меня пар валил,
как от солдатского котла. Поднялся я ла колени — в
полный рост нельзя было — снимая с себя термоса,
крышки откручиваю. Каша салом была заправлена.
Украинцы первые запах сала учуяли. Облепили меня
ребята, почет мне, как герою какому-нибудь, а
ротный обнял меня и говорит: «Молодец, старшина,
настоящий герой!»
Николай помолчал, посмотрел на председателя и
глубоко вздохнул.
— С того дня и началось мое понижение в
жизни, — продолжал он. — На настоящую должность я
больше не попал. Стал я вместо солдата «кашено-
сом». Где машина не пройдет, там я проберусь,
кухню подобьют — я обед доставлю, лошадь убьют, а я
живой, будто от смерти заговоренный. Одно утешение
было, что обратно пустой не возвращался: двух, а то
и трех раненых каждый раз принесу на себе. Хоть
этим свой солдатский долг выполнял. А в приказе,
когда Красную Звезду получал, почти так и написано
было, что за должность кашеноса награжден.
Председатель от души расхохотался.
^— Тебе смешно, — с горечью произнес
Николай, — а^ мне обидно. Хороший человек был мой
бригадный, а на настоящую должность меня не
сумел поставить.... Так же вот, как и ты. В начале вой-
22
чы меня с бабами оставил, а теперь в звеньевые
подаешь, к девчонке в подчинение. Что я, настоящей
должности не заслужил, что-ли?.. Нет, ни за что!
Лучше сторожем на бахчу пойду.
Председатель шумно отодвинул стул, вышел из-за
стола и положил обе руки Николаю на плечи.
_ Молодец! Я на тебя надеялся и ты не обманул
меня. Знал я, что не посрамишь ты чести осетина.
Правильно сказал тебе ротный: герой ты, Николай. А
обижаешься напрасно: ты везде был на своем месте.
Настоящая должность та, на которой настоящие
.люди работают. Знаешь, есть такая русская
поговорка: «ие место красит человека, а человек место»...
Принимай, старшина, звено и командуй. Будет это
твоя настоящая должность. СК твоей работы судьба
нашего урожая будет зависеть, — и председатель
протянул Николаю руку.
Николай молчал. Потом вдруг порывисто, обеими
руками крепко пожал руку председателю и, уходя,
зесело сказал:
— Завтра выйду на работу.
1916 г.
НЕИСТОВЫЙ.
Он ничем не выделялся среди других учеников.
Серые тиковые шаровары были закатаны
выше колен, косоворотка в заплатах перетянута
ремешком из сыромятной кожи. На узком девичьем
лице светились большие озорные глаза; острый нос был
усыпан теплыми веснушками.
Учился он посредственно, часто шалил. Однажды
на уроке он связал тонкой ниткой несколько мух и
пустил их по классу,
— Володькина эскадрилья! — закричали ребята.
Я выгнала его из класса. Вместо того, чтобы
выйти в дверь, он выскочил в окно.
— Пусть мать придет ко мне, — крикнула я ему
вслед.
Вечером ко мне на квартиру пришла стройная,
худощавая женщина средних лет.
— Я мать Владимира,.— смущенно сказала она.,
усаживаясь на диван. — Он у меня один. Я вдова,
работаю на ферме. Зимой он один управляется по
хозяйству, а все лето — в колхозе.
Она помолчала, потом подняла на меня усталые
но открытые глаза и сказала:
— Прошу вас: вы его больше не выгоняйте. «Если,,
говорит, учительница еще хоть раз выгонит меня с
урока, совсем учиться не буду»... Он ласку любит.
Попробуйте и вы с ним лаской.
Мне пришлась по душе мудрая простота этой
женщины.
24
* * *