— А какие у нас пустыни? — удивился Ладилов.
— Такие. Ты что же, думаешь, мы должны учиться летать только над нашим районом? Знать только наши условия? А для чего числишься военным летчиком?
— Ну, в Сахару мы же не полетим!
— Вероятно. А знать надо любые условия.
Ладилов ничего на это не ответил. Он тут же переменил тему разговора:
— Как ты думаешь, а она придет сегодня на пляж?
Коноплин помедлил. Ему совсем не хотелось отвечать на вопрос.
— По-моему, придет. Она колебалась, правда…
Он был рад, что вошел командир эскадрильи и разговор прекратился.
После короткого совещания летный состав выехал на аэродром. Здесь Ладилов не проявил особого интереса к самолету.
— Наш техник опытный. Волка съел, — заявил он, забывая, что не раз уже повторял эту фразу. — Сам знает, что надо осмотреть. Я уверен. И механик у нас по опыту — тоже техник. Итого — целых два! Да и Новиков — стрелок-радист молодой, а опыт уже имеет.
Он походил у самолета, потом улегся неподалеку в густую траву и задремал.
Техник-лейтенант Воронков, морщинистый — ему шел уже четвертый десяток — коренастый, весь пропахший смесью масла и горючего, был мастером своего дела. Об этом знали все. Коноплин заметил, что техник сегодня не в настроении. Воронков, обычно молчаливый, сдержанный, сейчас явно нервничал, нередко покрикивал на Засядько, механика, совсем молодого паренька, розовощекого, голубоглазого, с белобрысыми, совсем выцветшими бровями и такого же цвета волосами.
Коноплин из кабины услышал, как техник, чего с ним никогда не бывало, со злостью выругался.
— Что там случилось, Воронков? — спросил он.
Техник промолчал.
— Неполадки какие?
— Да, — не совсем вежливым тоном сказал техник. — Этого чертушку учу, учу магнитной и цветной дефектоскопии, а он ни бум-бум. Домой хочется. Не понимает.
— Что-что?
— Домой, говорю, собрался.
Алексей выпрыгнул из кабины, поговорил с техником. Оказалось, Воронков расстроен неспроста. И механик тоже. Механику Засядько за хорошую работу командир эскадрильи обещал внеочередной отпуск. Он написал об этом на родину, где у него осталась мать с тремя братишками мал-мала меньше. Родственники ждали его приезда.
Техник на отпуск соглашался. Но когда механик обратился к командиру экипажа с рапортом, тот рапорт не подписал.
— Лето. Сейчас нельзя. Осенью поедет в отпуск, — заявил Ладилов.
У механика теперь все валилось из рук.
Алексей закончил проверку приборов, подошел к Евгению, сел рядом на траву.
— Соня, вставай!
— Что, уже пора? — вскочил Ладилов.
— Пора. Давно пора разрешить отпуск Засядько. Волнуется парень.
Евгений потянулся, недовольно произнес:
— А что ему спешить? Сейчас полетов много. Осенью и поедет.
— Нет, уж если в приказе объявили, лучше отпуск ему дать сейчас.
Они поспорили. Летчику хотелось настоять на своем, хотя он понимал, что отпустить механика самолета они могли бы. В конце концов согласился со штурманом.
— Ладно, подпишу рапорт. А на реку нам еще не время?
— Да. Экипажи уже заканчивают работу, можно уходить. Но я не могу. Девиацию[1] придется устранять. Компаса что-то врут.
— Вот тебе на! А завтра компасами заняться не можешь?
— Нет, Иди сам. Эля уже ждет, наверное.
Евгений охотно согласился:
— Что ж, может, успеешь еще подойти к нам?
— Едва ли. В другой раз, — скупо ответил Алексей и направился к самолету.
Неплохо побыть на реке, где их ждала девушка. Но лучше уж не ходить. Лучше, если его не будет там. Что ему на реке делать? Слушать, как Евгений будет развлекать Элю? А самому молчать? Нет, ему там не место.
Коноплин допоздна упорно возился с компасами. Когда пришел в гостиницу, сразу же лег спать. Он слышал, как открывал дверь Ладилов, слышал его вопрос: «Лешка, не спишь?» Штурман промолчал, притворился спящим.
ВЕЧЕРОМ
Прошла неделя. Полетов не было. Коноплин после окончания рабочего дня много времени проводил в читальном зале библиотеки.
Библиотекарша Клавочка, давняя знакомая Алексея, черненькая, худенькая, с неправильными чертами лица, которые скрашивались темными мечтательными глазами, удивлялась: зачем сидеть здесь, когда книгу можно взять домой и там на свободе читать сколько угодно?
Алексею читалось плохо. Ему очень хотелось побродить по городу. Но он пересиливал себя.
Ладилову последнее время некогда. Где Евгений, там Эля. Где Эля, там Ладилов. Это-то Коноплин знал. Евгений ничего не скрывал от него. А если с девушкой Ладилов, ему, Коноплину, делать там нечего. И в городе делать нечего. Бывает же так: запала в сердце одна, только одна, и кажется, она единственная, без которой не обойтись.
1