— Но ведь это, наверное, не летная, а пехотная форма, — заметил я, мысленно выругав себя за то, что не подумал об этом сразу.
— У мятежников это без разницы. У них не настолько велики запасы амуниции, чтобы выбирать. Многие воюют вообще без всякой формы, нашивают звезды на простые рубашки… Та-ак, хорош, — констатировала она, оглядев свою работу. — Теперь последний штрих.
Меня уже не очень удивило, когда очередным предметом, необходимым девушке в дороге, оказалась тонкая и прочная синтетическая веревка. Кубинцу было велено завести руки назад за дерево, после чего Миранда крепко связала ему запястья. Парню, похоже, происходящее нравилось все меньше, но, в конце концов, вид у пленника и должен быть несчастный и испуганный.
— Жаль, что ты не владеешь испанским, — сказала она мне. — Ну ничего, допрос проведу я, а потом обработаем мой голос дистортером. Профессиональная экспертиза, конечно, отличит его от настоящего мужского, но Пэйн, надеюсь, нет.
Затем она долго объясняла кубинцу, что тот должен говорить, и требовала повторить ответы. Я не выдержал и спросил, почему бы просто не написать ему текст на экране, который останется за кадром в процессе съемки — но по ответному взгляду Миранды понял, что сморозил глупость.
— Чтобы любой мало-мальски внимательный зритель увидел, как движутся его глаза, читая текст?
— Извини, не подумал.
— Вот на таких мелочах обычно и сыплются люди, задумывающие идеальное преступление, — проворчала Миранда. — Не говоря уже о том, что он может вообще не уметь читать.
Наконец она удовлетворилась уровнем подготовки «актера» и, включив фонную камеру в режиме видеосъемки, провела сам «допрос». Хотя я понял лишь первые вопросы — стандартные, про имя и звание — на мой взгляд, наш сбитый летчик получился вполне убедительным. Возможно, потому, что и в самом деле боялся, как бы вместо dolares ему не заплатили пулями.
— Bien, — кивнула Миранда, перегнав запись в комп и послушав, как звучит допрос после обработки дистортером. Спрятав свою технику, она поднялась и засунула в карман «летчика» — тот самый, с красной звездой — две сложенных купюры. Парень просиял лицом, но следующая испанская фраза Миранды заставила его гневно вытаращиться и возмущенно разинуть рот. Однако моя спутница произнесла еще несколько слов, и рот столь же резко захлопнулся, так и не издав ни звука.
— Идем, — повернулась Миранда ко мне.
— А он?
— Я затянула веревку не слишком туго. Через час-полтора он сможет освободиться.
— Именно это ты ему и сказала?
— Да, и добавила, чтоб не вздумал орать, ибо те, кто может в этих местах услышать его крики, вряд ли жалуют коммунистических офицеров, даже если те без штанов.
Мы вновь вернулись на дорогу и пошли к воротам базы. За то время, что мы снимали любительское кино, толпа беженцев еще выросла. Настолько, что обитатели рая решили все-таки заметить жмущихся к их вратам грешников. Как раз когда мы подходили к задним рядам толпы, над стеною загремел Голос. Репродуктор, гоняя по лесу испуганное эхо, вещал по-испански; я разобрал слова neutralidad и no acepta… refugiados, но, в общем, все и так было ясно. Толпа взорвалась возмущенными криками; тут и там мужские, реже — женские руки поднимали над головами маленьких детей, показывая их равнодушной глухой стене (на самом деле, конечно, камеры наблюдения демонстрировали надежно скрытому за стеной посту охраны обстановку снаружи).
Миранда ввинтилась в толпу первой и уверенно прокладывала себе дорогу локтями и окриками «Dejen pasar!»[19] Я, хотя и был на полголовы выше, двигался за ней следом, как сухогруз за ледоколом. Поначалу все взоры были устремлены в сторону базы, и беженцы, даже если и сердито толкались в ответ, не обращали на нас особого внимания, но, чем ближе мы пробивались к воротам и чем плотнее становилась толпа, тем больше взглядов обращалось в нашу сторону. Точнее говоря, в сторону Миранды, ибо она, в ее модном дорогом комбинезоне, выглядела в этой толпе белой вороной, и ее принадлежность к миру застенных небожителей не вызывала сомнения. Я же — полуголый, загорелый, в одних лишь штанах и ботинках местного военного образца — вполне походил на кубинца. Интересно, что я сообразил это не сразу — слишком уж чуждой мне была эта толпа, и мне не приходило в голову, что они, в свою очередь, могут воспринимать меня, как своего.
На Миранду меж тем смотрели без всякой симпатии. Какая-то немолодая женщина, к чьей длинной юбке жались двое босоногих детей, ухватила ее за руку, что-то громко требуя. Миранда высвободилась, но требования уже подхватывали другие беженцы по соседству. Те, что еще отделяли нас от ворот, развернулись в нашу сторону и плотно сомкнулись, не проявляя никакого желания дать американке дорогу. Не требовалось знать испанский, чтобы понять, чего они хотят — чтобы их провели внутрь. Ситуация быстро становилась угрожающей. И даже пистолеты, лежавшие в чемоданчике на поясе Миранды, не могли нам помочь — в такой тесноте и давке от них мало проку, скорее всего, их вырвали бы прежде, чем она успела бы их достать.