Какой там, к черту, розыгрыш!
Глаза несколько сонные и как бы обращенные в себя... мешки под глазами, чуть обрюзглые щеки, мясистые губы, которые, если вглядеться, были пригнаны друг к другу, как пара кирпичей... прядь волос, свисавшая на не очень высокий квадратный лоб.
Что еще можно добавить к этому?
Бээн куда-то в сторону смотрит.
Как там, на Гонной Дороге, в Лунинске.
Может, на Комбинат показывает или еще куда.
Гей не помнит, куда Бээн показывал в тот раз, когда они фотографировались - там, на Гонной Дороге, в Лунинске, во время Всесоюзного совещания металлургов.
Кстати, за фигурой Бээна, как на портретах мастеров Возрождения, была отчетливо видна местность. Среда обитания. Модус вивенди, или как там это называется.
С городского холма, на котором тогда снимал их для краеведческого музея Коля Глянцевый, открывалась роскошная перспектива.
Бээн любил перспективу...
Дальним фоном была гора Ивановский кряж с белым абрисом вождя на пологой вершине.
По предгорью вилась легендарная Гонная Дорога.
Потом шла окраина Лунинска. Новая Гавань и трубы Комбината. Индустриальная мощь Сибири.
А на переднем плане стоял Бээн...
Копирайт. Коля Глянцевый.
- Эй, вы где? - Алина тронула его за рукав.
- Я вспоминал, есть ли эта фотография, - Гей кивнул на портрет, - в Красной Папке.
- Этого не может быть! Такой фотографии нет вообще.
- Такая фотография, есть. В музее Лунинска.
- Да, но... этот портрет папы делал маститый художник с натуры!
- Насколько я знаю, маститый художник на Гонной Дороге не бывал... Разве что видел ее с высоты, пролетая в Индию...
Алина озадаченно примолкла, но потом воскликнула:
- При чем здесь Гонная Дорога и что это вообще такое?!
- А вы и не знаете? - съязвил Гей.
- Господи! Да я всю свою жизнь прожила за границей, училась, стажировалась, потом вышла за иностранца, за другого, за третьего... - Она усмехнулась, как бы выражая этой своей усмешкой печаль, а может, и сожаление о прожитой жизни, которую, как и всякой женщине, теперь ей хотелось бы прожить совсем иначе, такие дела. - И нигде, ни в одной стране, - сказала она твердо, - не встречалось мне такое странное название местности, или же что это такое, что за понятие?
Гей подавленно молчал.
Алина сказала, пожав плечами:
- Мне казалось, что этот портрет был написан в Старом Смоковце. И отец показывает на вершину Рысы.
- Но Бээн в Татрах не был! - загорячился Гей. - Он сам говорил мне! И просил побывать на Рысы, а потом рассказать ему, как и что. Об этом и по телефону мы говорили, несколько дней назад, перед отъездом сюда, я позвонил Борису Николаевичу...
- Бенедикту Никандровичу, - поправила его Алина. - Хотя все привыкли называть его Бээном. Такая вроде как ласковая аббревиатура... Вы где с ним познакомились-то? - спросила она участливо, уже и непонятно, какого Бээна в виду имея.
- Да в Лунинске, где же еще... - упавшим голосом произнес Гей.
- Мой отец, насколько я знаю, никогда не бывал в Лунинске.
И ей уже скучен стал этот разговор, она отошла к стене, на которой было нечто вроде миниатюрного пульта управления, разного цвета кнопки и клавиши, как раз напротив того простенка, где висел портрет Бээна.
- У меня однажды были в гостях земляки, - сказала она, - инженеры с Комбината, которым руководил отец. И они подарили мне эту систему...
Алина, глядя на портрет, вслепую нажала одну из кнопок на пульте. Вспыхнул яркий пучок света, направленный в верхнюю часть портрета. Алина прищурилась, напряженно откинув голову. И усмехнулась.
- Не то! - жестко сказала она и нажала сразу две клавиши, теперь возникла боковая подсветка, Алина снова прищурилась. - Ага, уже лучше... - Она утопила еще одну кнопку. - Вот! Можете полюбоваться...
Она глубоко вздохнула и, опустив руки, смотрела на портрет с таким выражением, как если бы перед нею не было вовсе никакого портрета, а был, например, прелестный вид на Фиалковую долину, за которой серебристо поблескивал Дунай, омывавший с другой стороны берег Австрии.
Увы, сам Гей видел все то же - изображение Бээна в рост на фоне пригорода Лунинска.
И Алина сказала ему:
- А теперь встаньте сюда, на мое место, и посмотрите...
Портрета не было. То есть багет, холст и масло - все это было, так и сверкало в световых потоках, а вот изображения Бээна словно никогда и не было.
- Не понимаю... - тихо сказал Гей.
- А вы смотрите! Смотрите!.. Освободитесь от всего, что делает вашу жизнь невыносимой...
- Чтобы вызвать воображение, что ли?
- Да нет, просто освобождайтесь.
- Мистика мне чужда, - твердо сказал Гей, между тем не отрывая взгляда от искрящегося под светом холста.
- Освобождайся молча, - заладила Алина одно и то же.
Господи, ну и влип я! - подумал Гей.
И при этом, наверно, скорбно склонил голову набок. Самую малость. Но этого было достаточно, чтобы возникла картина.
Мальчик и девочка лет шести играли с бабочкой на газоне.
Но куда же девался Бээн?
Солнце. Нежная зелень травы. Маргаритки, которые были похожи на белый цвет земляники...
- Я бы хотел позвонить...
- Георгию?
- Да... Я хотел бы знать, что теперь с Бээном.
Она усмехнулась. Она вполне понимала его состояние.
- Потерпи, - сказала она ему. - Скоро Георгий и сам придет сюда.
- То есть как...
- Я устраиваю небольшой прием. В твою честь.
Она вдруг перешла на "ты".
Словно портрет Бээна, точнее, то, что осталось на холсте вместо портрета с его фоном, способствовало их сближению.
- Да, но... Ты ведь не знаешь Георгия! - сказал он ей.
- Знаю. Он частенько бывает в Словакии. Впрочем, как и в других странах. В отличие от тебя.
- Да, но...
И тут Гей услышал мужской голос в холле.
Как ни странно, это был голос Георгия.
- Однако... - смешался Гей. - Как ты это устроила?!
- Не забывай, что я дочь Бээна! - засмеялась она.
Это правда. Куда бы ни приехал Бээн, в холодильнике всегда оказывался квас, коллекционный. Новый Свет, как там, в Смородинке, на птицефабрике. Гей тому свидетель. Аллергия у него на квас, вот ведь какие дола.
Гей в волнении подошел к окну.
Прелестный, скажем так, был вид на Фиалковую долину, за которой серебристо поблескивал Дунай, омывавший с другой стороны берег Австрии.
Алина в холле ворковала с Георгием.