- Юрик!.. - и посмотрел на него с тем выражением, когда перед разлукой пытаются запомнить если не самый образ, то хоть что-то в нем, черты какие-то, а может, просто деталь, например мазок зеленки на колене, или джинсовую бахрому линялых затертых шортиков, или темно-бордовое пятно от вишенки на белой, с надписью "теннис", маечке, а может, след укуса комара на щеке, самая тяжелая рана, которую хотел бы видеть отец на толе сына, и еще бросилась в глаза старая репейная колючка в пепельно-льняных его волосиках, которую бог весть где подцепил Юрик...
- Ну что? - нетерпеливо спросил Юрик, глядя на отца и явно досадуя, что невольно упустил из виду бабочку. - Говори быстрее!
- Почему ты дерзишь папе? - вмешалась Алина, считавшая себя главным специалистом по части воспитания детей.
- Я не дерзю! - голос Юрика стал и впрямь неприязненным. - Я же ловил бабочку, а он меня окликнул, а сам замолчал, и я же виноват, хотя бабочка уже улетела!
- Не он, а - папа! - нравоучительным тоном произнесла мама.
Неужели и у Грациоли есть подобные темы? - подумал Гей.
- Сыграл бы ты лучше сонату Грациоли, - попросил Юрика старший брат, угадав желание отца.
Пасторальное у Гошки было настроение. За акварель взялся. Он стоял у мольберта и делал наброски СОГЛАСИЯ ПРИРОДЫ. Три года краски сохли на антресолях. Из них два года армейской службы и год - раскачки на гражданке, как говорил Гошка. Много кое-чего произошло за этот год. Армейскую повесть Гошка написал, называлась она не без иронии: "И очень хорошо себя чувствую". Уж как там он себя ни чувствовал, в казарме и мало ли где - на службе...
- А почему именно сонату Грациоли? - Юрик хитрил, то ли играть ему сейчас не хотелось, то ли напрашивался лишний раз на похвалу брата, которому нравилось больше всего исполнение Юриком сложного произведения. - Может быть, "Тарантеллу" Прокофьева?
Гошка глянул на отца и быстро сдался, как ни странно.
- Давай "Тарантеллу".
- А если прелюдию Глиэра?
- Ну, сыграй прелюдию...
И Гошка взглядом уже ушел в СОГЛАСИЕ ПРИРОДЫ. А тут и бабочка снова появилась на газоне, и Юрик на время как бы забыл о тяжбе с братом.
Гей к жене наклонился.
- А может, сыграешь ты? - сказал он тихо, целуя ее в затылок, поцелуем этим отмечая ее прическу, вполне бесхитростную, но шедшую Алине, как считал Гей, - для этого волосы надо собрать в пучок, под заколку, все и дела, никаких бигуди, а ведь столько порой разговоров было на эту тему, господи, неужели эта самая внутривидовая борьба в иных семьях может и не вспыхнуть?
- Смеешься... - сказала Алина с обидой, слегка отстраняясь, - ты ведь знаешь, что играть я не умею... Хотя, - добавила она не без вызова, - без меня Юрик не сдал бы в ЦМШ, мало я сил на него ухлопала!.. - И поскольку Гей не собирался возражать, а только еще раз поцеловал ее в затылок, она сказала не без смущения: - А может, прочитаешь мою новую сказку?..
- Я понял! - сказал Гошка. - Я знаю теперь, каким должно быть оформление твоей брошюры "Homo prekatastrofilis"! - Он мельком глянул на отца, замершего в наклоне возле матери. - На черной обложке я сделаю серебром абрис фигуры человека, - быстро заговорил Гошка, - контур тела, ужас мгновенной смерти, на фоне ядерного гриба, а вверху будут силуэты черных птиц...
- Никаких птиц не останется, - Гей усмехнулся мрачно и отошел от жены.
- А на форзаце, - продолжал Гошка, - я дам фигуры людей, как бы высвеченных вспышкой, ослепительной ядерной вспышкой, за миг до того, когда люди испарятся...
- Не надо! - Алина закрыла лицо руками.
Юрик взбежал на террасу и, мягко тесня Алину от инструмента, начал играть сонату Грациоли.
Алина встала, место ему уступила, она быстро успокоилась и уже глядела на Гея ласково, как бы прося извинить ее - ну мало ли за что, за все, за все!..
Божественная музыка Грациоли вошла в СОГЛАСИЕ с ПРИРОДОЙ, и Гошка не то изумленно, не то озадаченно повернулся всем телом к террасе, а кисть в руке держал, на весу.
Господи, неужели бывает в жизни такой вот момент, спросил себя Гей, когда исчезает вокруг ощущение тревоги, когда не думаешь ни о том, с чего же все началось, ни о том, чем все закончится, и не надо восстанавливать будущее из прошлого с помощью атомов и молекул - разумеется, преимущественно розового цвета, ну и так далее, неужели все это и есть радость бытия, попросту говоря счастье?..
Гей вспомнил в этот момент о ядерно-лазерном оружии атомного маньяка Эдварда Теллера...
Именно сейчас, в одно мгновение, могла бы накрыть их сатанинская вспышка...
И вдруг он услышал дикий хохот.
Всплеск хохота, будто взрыв.
Гей вернулся с веранды в гостиную.
- Извини, - подошла к нему Алина, - мы тебя разыграли...
- То есть как?
- Сцену диалога президентов я записала на видеокассету. Ее сыграли актеры...
- А как же кнопка Разоружения? - спросил Гей.
- Мой четвертый муж был кибернетиком. Это все его проделки...
"И с Бээном тоже?" - хотел спросить Гей.
Но он молчал.
Ему - хотелось в эту минуту услышать звон колокола, чтобы убедиться в том, что мир еще не сошел с ума.
И он услышал этот звон...
- Колокол на храме Марии-Терезы? - спросил он у Алины.
- Да...
Он улыбнулся, вспомнив церковь в Старом Смоковце.
- Но никогда не спрашивай, - как бы напомнил он сам себе, - по ком звонит колокол...
- Он звонит по нас...
- Я пойду. Алина, вероятно, заждалась меня.
Алина усмехнулась.
- Да и детям пора позвонить...
Алина была серьезна.
- Постой! - сказала она ему, когда он был уже на пороге.
Она быстро подошла к телевизору и нажала клавишу.
...Гей расплескивал бензин по асфальту.
Он делал это быстро и как бы даже сноровисто, но совсем не лихорадочно, без нервозности.
Он делал это осмысленно.
Homo prekatastrofilis.
За ним наблюдали.
Сцену его самосожжения смотрели миллиарды телезрителей во всех странах мира.