ЭТО РАБОТА НАУЧНАЯ, ТВОРЧЕСКАЯ, ЗАРУБИТЕ СЕБЕ НА НОСУ.
Я делаю соответствующие зарубки.
И смотрю на Чернова и Белова.
Не знаю, делают ли они зарубки, но пишут, пишут и пишут...
Чернов - женатый немолодой человек без специального образования, пришел в институт с комсомольской работы, где-то куда-то его не выбрали, то есть не переизбрали. И потом трудоустроили, именно так это называется. Дали такую же ставку старшего лаборанта, как и мне. Коллега по науке.
Белов - женатый немолодой человек без специального образования, как он попал на лаборантскую должность - пока не ведаю. Тоже коллега.
Они пишут, пишут и пишут...
Переписывают.
Потом копируют, калькируют...
Я начинаю догадываться: чтобы начать наукой заниматься, надо сначала переписать, скалькировать, скопировать все то, что было переписано, скалькировано, скопировано в другом, третьем, четвертом НИИ...
Остальные двое в комнате - это уже другая группа, руководитель Гожеляко, полный глыбоподобный, все пишет и пишет, и его МНС Олег Жмутский - сухонький, щупленький, седенький, с тихим голосочком, и тоже все пишет и пишет...
Этим двоим куда труднее заниматься наукой, чем нам, четверым. У них всего четыре руки, а у нас - восемь!
Теперь понятно, сказал себе Гей, почему бумага стала острейшим дефицитом, хотя мы строим новые целлюлозно-бумажные комбинаты, хотя мы сводим на бумагу целые массивы чудесных лесов.
Один пишет, переписывая, а потом другой переписывает, думая, что пишет.
И нет конца этой работе, которую Лунцев называл научной, творческой.
Он, конечно, был прав только наполовину.
Такую работу следовало называть еще и исследовательской, потому что здание, в котором писали, то есть переписывали, называлось научно-исследовательским институтом.
Вот где была промашка Лунцева!
Вот почему он засиделся в кандидатах наук, хотя с его хваткой вполне мог стать и доктором, а почему бы и нет?
Да, но имел ли какое-нибудь значение, в частности, для будущего Гея его спор с одним из МНС, который вскоре случился?
Гей не знал теперь, стоило ли его воссоздавать, этот спор, затрачивая на него дефицитные атомы и молекулы.
Из них, возможно, удалось бы построить кристаллическую решетку совсем другого момента, скажем, хотя бы один вечер, проведенный Геем в городской читалке, размещавшейся в бывшем купеческом особнячке. Кстати, по плану благоустройства Лунинска, инициатором которого был Бээн, этот роскошный особняк снесли, как и многое другое, чтобы построить ряд стереотипных коробок.
Бээн любил перспективу!
Впрочем, старая запись, где был описан спор Гея с одним из МНС, как бы сама собой всплыла теперь в памяти.
Она была чудовищна, успел подумать Гей, эта запись. По стилю, конечно. Уж не метил ли я тогда в литературу, спросил себя Гей, начитавшись в лунинской читалке бог весть каких сочинений, превосходно, кстати, иллюстрированных?
Лунинск, 1961 год
Неожиданно для себя я сказал Олегу Жмутскому, что решил уйти не только из НИИ, но и вообще из геологии.
Лунцева и Гожеляко в этот момент не было в комнате.
Чернов и Белов напряженно молчали как два добросовестных свидетеля.
Кажется, Жмутский не поверил мне. Его лицо выражало недоумение. Как это можно всерьез думать о перемене профессии, потратив на ее приобретение и закрепление восемнадцать лет, почти треть жизни?
- Старик, ты просто устал, - сказал Олег.
Тогда еще модно было говорить СТАРИК.
Ах этот Хемингуэй!..
Впрочем, кое-кто и теперь, постарев за эти годы и в самом деле, продолжает играть в игры молодости.
Неужели с тех пор Хемингуэя никто не сменил на литературном небосклоне?
И Гей опять вспомнил своего приятеля, который недавно умер от инфаркта. Того самого, который писал РЕГИОН. Этот приятель никогда и никого не называл СТАРИКОМ, он мог сказать прямо в глаза совсем другое слово:
- СЛУШАЙ, ТЫ, ПАДЛО!..
Ну и тому подобное.
Да, так вот Олег и говорит Гею:
- Старик, ты просто устал. Возьми отпуск, съезди куда-нибудь, расслабься хорошенько, старик!
Я негодовал:
- И вся суета сует исчезнет, а будет только сладостное горение?! А огонь под этим котлом будет поддерживать Лунцев?! Тебе тридцать два года, Олег. Ты уже не ученик, каковым еще могу быть я. Ты аспирант и МНС исследовательского института. У тебя есть собственный штат. Два лаборанта, которые пашут на тебя. Сколько лет ты их возишь в экспедиции, кормилец? Сколько тысяч, да что тысяч десятков, сотен тысяч! - слопал ты и твоя группа? Вы все печетесь о науке, волнуетесь на ученых советах, когда распределяют темы и деньги, вас несколько десятков в институте, таких волнующихся, рот зажимаете тем, кто говорит, что вы халтурщики и дилетанты, а что вы сделали конкретно за многие годы? Что сделал ты? Ах, тебе мешали корифеи, Гожеляко зажимал... Но почему же ты не сказал на ученом совете, что Гожеляко, Лунцев и иже с ними - пригревшиеся нахлебники науки?
- А вот ты возьми и скажи, - ухмыльнулся Жмутский.
- И скажу!
- И скажи...
Почему же я не сказал? - подумал теперь Гей.
Да, не сказал ничего такого ни на ученом совете, нигде.
Олег Жмутский прав оказался.
Но статью в областной газете "Знамя коммунизма" Гей все же опубликовал.
Статья называлась лихо:
МОЛОДОЙ УЧЕНЫЙ ИЛИ УЧЕНЫЙ МОЛОДЕЦ?
Шуму было!..
Лунцев, как ученый молодец, сказал Гею, что если бы они сидели в разных отделах, то он бы ему набил морду.
Логично!
И Гей ушел из института, решив облегчить задачу Лунцеву, но когда они встретились вскоре в темном переулке, то Лунцев сделал вид, что не узнал своего бывшего коллегу, несостоявшегося ученого.
А три смельчака институтских, среди которых Жмутского не было, все же проклюнулись и поместили в газете свое коротенькое письмишко, в котором они, как бы это помягче выразиться, были в общем и целом согласны с точкой зрения автора статьи - в том смысле, что молодые должны удержать в науке.
И так далее и тому подобное.
Но если бы не институт, этот лунинский НИИ, Гей не познакомился бы с высоким плечистым инструктором физкультуры, который непонятно откуда появился и что-то такое непонятное организовывал в институте, может развивал у МНС и СТС особую сверхусидчивость при переписывании.