— Георгий Георгиевич? — голос был незнакомый.
— Да…
— Привет вам! Я звоню по поручению Бээна. То есть, извиняюсь, Бориса Николаевича. Знаете такого? — голос стал вроде как дружески шутливым.
— Знаю, конечно! — сказал я. — Простите, а кто вы и откуда звоните?
— Я слушатель Академии общественных наук. Так что проживаю пока в столице, — охотно доложил незнакомец и добавил совсем по-свойски: — Зовут меня Матвеем Николаевичем, но землякам я разрешаю звать меня Мээном, а вы же земляк!
— Очень рад! — сказал я, думая, однако, о Бээне: какое же, интересно, поручение дал он этому слушателю.
— Бээн прилетает в Москву через… через… — Мээн, вероятно, смотрел на часы. — Через пятьдесят минут. И он дал мне поручение привезти вас в аэропорт.
— Зачем? — растерялся я.
— Чтобы встретить его.
— Чтобы я встретил Бээна?!
— Ну да! — Мээн, похоже, разыгрывал меня. — А разве вы не хотите встретить Бээна?
— Но… я же никогда не встречал его раньше, — простодушно признался я.
— А вот теперь и встретите! Я сейчас заеду за вами, — деловито сказал Мээн. — Ваш адрес у меня есть. Буду через десять минут. И мы вовремя успеем в аэропорт…
Я не сразу пристроил на место телефонную трубку.
«Это из-за моей статьи… — подумал я. — Вероятно, с чем-то не согласен… Уж не для того же Бээн хочет меня видеть, чтобы пожать мне руку!..»
— Я должен поехать в аэропорт, — сказал я Алине.
— Да я уже догадалась…
Алина была больна, и я, конечно, знал об этом.
— Прости, пожалуйста. Я и не собирался сегодня уходить из дома в первой половине дня, пока не вернется из школы Гошка.
— Ну что ты! — Ее это тронуло. — Ничего страшного.
— Да ведь Юрик не отстает от тебя ни на шаг!
— Не отстаю, — настырно подтвердил Юрик.
Я на ходу поцеловал Алину и потрепал пальцами волосы Юрика.
Я быстро, почти лихорадочно переодевался.
У меня теперь не выходила из головы предстоящая встреча с Бээном.
Конечно, он прочитал в центральной газете мою статью о родных краях. Только этим и можно объяснить его желание встретиться уже в аэропорту. Дел у Бээна в Москве, надо полагать, непочатый край, и он хочет, вероятно, выкроить время и поговорить со мной прямо в машине.
Точнее, высказать свое отношение к статье.
Используя один из своих универсальных ответов.
А может, заодно и меня коснется?
В том смысле, что не такой публикации ожидал он от столичного социолога, которому, кстати, в свое время было дано напутствие самого товарища Пророкова.
Но ведь статья возникла не вдруг, не на кофейной гуще! Я же ездил в Лунинск почти каждый год и встречался с Бээном несколько раз, вместе с ним бывал в хозяйствах области, так что написал эту статью не наскоком, не с бухты-барахты.
— Ты помнишь, — вдруг сказала Алина, выходя из кухни, — я же тебе говорила, что не надо писать эту статью…
Я взял из шкафа бритву.
— Ты никогда меня не слушаешь, — обиделась Алина.
Я включил бритву. Шум моторчика скрадывал звук ее голоса. А вдобавок еще и за окном, на улице, поднялся неимоверный грохот. Бульдозерист завел свою махину. До чертиков надоела эта вечная стройка. Одно ломают, другое возводят. Я молча смотрел на жену, как она закрывает и открывает красивый аккуратный рот, и хорошо себе представлял, о чем она говорит. Не надо писать такие статьи. О родном крае. О земляках. Так трудно быть беспристрастным. Нельзя же только хвалить. Надо писать и о недостатках. Но как раз этого-то никто и не любит. И земляки обидятся в первую очередь. Ты, например, просто хотел написать, что нужно беречь уникальную природу края, кедровые леса и чистейшие горные реки, как бы изрекая на всякий случай вечные истины, а земляки поймут это как намек, что у них плохо поставлена охрана природы. А Бээн — он тоже человек. С эмоциями. И ему тоже будет неприятно, если на всю страну прозвучит какая-нибудь критика в адрес земляков, а стало быть, в его собственный адрес, даже если критика эта будет завуалирована, так сказать…
Я выключил бритву.
— Послушай, Аля, мне совсем не хочется ссориться. Мне просто некогда, понимаешь?
— Пожалуйста, я вообще могу ничего не говорить.
— Ну да! Это ты можешь!..
Я кое-как завязал галстук.
В дверь позвонили.
На пороге стоял незнакомый мужчина. Верзила. Амбал…
— Георгий Георгиевич? — незнакомец улыбался. — Я за вами. Я только что вам звонил… Я слушатель Академии…
Ну и так далее.
Мээн тиснул мою руку.
— Может, пройдете на минутку? — Мне стало неловко, что я так сурово встретил земляка.
— С удовольствием бы. Но в другой раз. А то опоздаем к самолету.
И тут в прихожую вышла Алина. Чего ей, конечно, не следовало делать. В ногах у нее, цепляясь за халат, путался Юр и к.
Мээн во все глаза смотрел на Алину.
— О!.. — только и сказал он и поспешно протянул Алине руку, словно боясь, что она, как диковинная бабочка в ярком халате, упорхнет сейчас обратно.
Алина с улыбкой подала ему свою руку.
Во взгляде Мээна нетрудно было уловить застарелый, не утоленный и к зрелым годам интерес к хорошенькой женщине — разумеется, к незнакомой и молодой.
Я знал мужчин такого типа.
Впрочем, под обычное определение «бабники» они подходили далеко не все. Напротив, иные из них слыли добропорядочными семьянинами, не изменявшими жене. Просто они были неравнодушны к красоте и женскому обаянию. И не считали предосудительным заговаривать с симпатичной особой, где бы она им ни встретилась. Причем некоторые из них, начитанные, даже цитировали при этом Ромена Роллана, где-то сказавшего, что, если в толпе ты увидел лицо, которое показалось тебе интересным, подойди к этому человеку и заговори с ним, потому что другого случая может не быть.
И многие нынче так и делают, и эта привычка стала для них своеобразной игрой, в которой был свой азарт, заводивший иных чересчур далеко, к чему, в общем-то, не призывал великий француз.
Глядя на Алину и Мээна, которые, улыбаясь друг другу, обменивались необязательными фразами, я почувствовал острое желание выставить вон этого порученца, демона.
Алина вовремя почувствовала мое агрессивное настроение. Обычно она резко менялась, как бы даже демонстративно переходя на жесткий, не сказать грубоватый, тон, чтобы у меня не было повода упрекнуть ее в легкомысленном поведении. И я злился еще больше. Потому что даже дураку было ясно, что причина такой перемены, бросавшейся сразу в глаза, связана с ревностью мужа. Но сегодня Алина продолжала улыбаться, как ни в чем не бывало. Она даже пригласила Мээна выпить чашку чая.
— Ты же знаешь, — сказал я, застегивая свое пальто, что нам некогда.
— Да, к сожалению, мы опаздываем, — еще шире улыбнулся Мээн.
Он как вошел в квартиру в своей фетровой роскошной шляпе, так и стоял в ней перед Алиной, даже не подумав ее снять.
— Приятно было познакомиться со своей землячкой, — млел и таял Мээн.
— Если вы имеете в виду родину мужа, — улыбнулась ему Алина, — то я, увы, не имею к ней никакого отношения.
— Неужели, Георгий Георгиевич?! — картинно изумился Мээн. — А я думал, что вы оба оттуда. Но все равно, — он так и ел глазами Алину, — приезжайте к нам летом. Угостим вас настоящими сибирскими пельменями.
— Почему же только летом?
— Летом у меня отпуск. Уезжаю на родину. А зимой живу в Москве. Я же пока являюсь слушателем Академии…
— В таком случае приезжайте к нам на пельмени зимой, — улыбнулась Алина.
— Но какие же в Москве пельмени?! В пакетах которые? — Он, похоже, совсем забыл, куда собирался ехать, и не прочь был уже снять пальто, расстегнул машинально пуговицы. — Ну разве же это пельмени, Алина… Алина… — он близко заглядывал ей в глаза, как бы пытаясь по ним угадать ее отчество.