Поэтому как ни крути, а в двадцать восемь баллов это волнение, увы, не укладывалось.
Раза в три больше было этих самых баллов, как считал Гей.
Это уж во всяком случае.
А иногда и того больше было.
Смотря по ситуации.
Уж очень волнительным, как говорят теперь грамотеи, стал Гей с некоторых пор, а может, с рожденья.
Необычайно волнительным.
Такие дела.
Однако ничего более сказать о Пророкове, написать о Пророкове Гей теперь не мог.
Как бы даже не имел морального права.
Дело в том, что двадцать шестого февраля тысяча девятьсот восемьдесят первого года, после четвертого дня работы XXVI съезда КПСС, Пророков в составе группы первых секретарей обкомов партии, делегатов съезда, приехал в Клуб литераторов на встречу с творческими работниками, в число которых затесался и социолог Гей.
Торжественная была встреча, содержательная.
Особенно запали в душу Гея слова Ивана Афанасьевича Бондаренко, первого секретаря Ростовского обкома партии, теперь уже — бывшего. Он так вот прямо и сказал:
— Как вы ни старайтесь, товарищи, а образ первого секретаря обкома партии у вас не получится, нечего даже и думать!..
Фраза эта — дословная.
Можно себе представить, какое смятение овладело Геем!
Ведь он не только хотел постараться, но уже постарался — целых десять страниц посвятил Пророкову, когда в Западной Сибири зимой тысяча девятьсот семьдесят восьмого года состоялась Всесоюзная конференция творческих работников, и Гей с высокой трибуны зачитал эти десять страниц, будто песню спел о Пророкове!
И вот теперь говорят Гею:
КАК НИ СТАРАЙСЯ, А НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ.
Правда, спасибо Пророкову, поддержал он Гея в тот вечер. Разыскал его взглядом в первых рядах и — подмигнул…
Интересно, какой из двух универсальных ответов Пророкова содержало это подмигивание?
Гей не смог понять, а потому сильно робел. Вполне естественное состояние ученого…
Телефон будто взорвался от звонка.
У Георгия не выдержали нервы.
Человек, призывавший Гея философски смотреть на мир, то есть не смотреть на него никак, если в мире этом что-то не по душе, впервые готов был, судя по звонку, сорваться на крик.
Гей усмехнулся, приподнял телефонную трубку и жестко прижал ее к рычагам, а потом поднес к лицу.
Он как бы сказал Георгию всего лишь одно-единственное слово.
Неологизм из двух известных слов. Авторство Алины.
И теперь с удовольствием слушал смятенные короткие гудки.
Алина смотрела на него во все глаза.
«Мерседес-бенц» с западногерманским номером отошел от братиславского отеля «Девин» и взял направление в сторону автомагистрали, ведущей в Татры.
Информация для размышления Штирлица.
Генерального председателя правления концерна в Мюнхене.
Да, если бы Штирлиц узнал об этой поездке Гея…
Собственно, Гею давно хотелось поговорить по душам со Штирлицем.
И хотя их разделял социальный барьер — именно так это называется, — все же случаи для такого разговора выпадали.
Причем не реже трех раз в неделю.
Дело в том, что Штирлиц, как это заведено на Западе, весьма недурно играл в теннис.
А Гей же играл в теннис весьма и весьма недурно.
О чем Штирлиц, конечно, знал.
И однажды они встретились на корте.
Не как Хозяин концерна и не как рядовой сотрудник.
Как партнеры по игре.
И с тех пор Штирлиц стал играть только с Геем.
А после игры они по очереди угощали друг друга кока-колой. И могли, казалось, поговорить о чем угодно.
Они и говорили о чем угодно, только не о том, о чем хотелось бы поговорить Гею.
Если кока-колой угощал генеральный председатель господин фон Штирлиц, то Гею было неудобно под это даровое угощение прополаскивать Хозяину мозги.
Неэтично, что ни говори.
Если же кока-колу выставлял сам Гей, то ему и вовсе было неловко — вроде как покупать за полмарки внимание и терпение господина фон Штирлица.
Словом, Гею казалось, что время для такого разговора еще не пришло.
Хотя на самом деле время уже уходило.
Но ведь время уходило у всех!
Даже у Юрика.
Кстати, Юрик был единственным, кто являлся к Гею без всякого спроса.
Юрик влетал когда хотел.
Точнее, он знал, когда ему нужно ворваться.
Еще точнее, он знал, о чем ему нужно сказать Гею.
Именно в этот момент.
Ни в какой другой.
Сказать именно то, что мог сказать только Юрик, никто другой.
И вот однажды он въехал на велосипедике и сказал:
— А я знаю, с чего все началось.
При этом он как бы даже и не посмотрел на Гея, по пути от двери к столу успев провести пальцем по пыльному экрану телевизора и ткнуть в синий, с золотыми буквами, корешок тридцать пятого тома собрания сочинений Ленина, слегка выпихнув его при этом из ряда.
Как ни странно, Юрик всегда тыкал пальцем в одну и ту же книгу!
Гея давно подмывало заглянуть в тридцать пятый том.
Казалось бы, том как том. Ультрамаринового цвета обложка с золотым тиснением. Но ведь не золотые же буквы привлекали внимание Юрика! В таком случае он должен был тыкать пальцем во все тома подряд.
И скажи Юрик в тот раз что-нибудь иное, Гей бы встал и заглянул наконец в тридцать пятый том, но Юрик сказал:
— А я знаю, с чего все началось.
И Гей словно оцепенел.
Он ведь именно о том и думал: так с чего же все началось?
Не впервой, конечно, думал об этом.
Не впервой, разумеется, не находя ответа.
И чем больше он думал об этом, тем все меньше, казалось, было шансов найти ответ.
И вдруг является Юрик и говорит:
— А я знаю, с чего все началось.
И когда Юрик, попутно тронув пальцем пыльный экран телевизора и выпихнув, нарушая стройный ряд, тридцать пятый том, подошел к Гею вплотную и потерся головой о его руку, что вывело Гея из оцепенения, он тихо спросил Юрика:
— Ну и… с чего же?
И Юрик, привычно влезая к нему на колени, сказал:
— С войны.
«Вольво» последней модели стоял возле подъезда «Грандотеля».
И к «вольво», номер которого был австрийский, Гей подошел вместе с шатенкой.
Она была в джинсах и куртке, как было уже отмечено.
Хотя еще час назад ее видели в розовом платье.
Такие дела.
Информация для размышления.
И прежде чем сесть в машину, шатенка сказала Гею:
— Сюда мы больше не вернемся… Вы не хотите еще раз посмотреть церковь?
— То есть войти в нее?
— Да.
— Хочу.
И они отправились в церковь.
У Гея под мышкой была Красная Папка.
А иногда Гей встречался с господином Штирлицем и на коктейлях, которые устраивало правление концерна мало ли по какому поводу.
И можно было, казалось, взяв бокал уже не с кока-колой, а с напитком, купленным как бы на общие деньги, то есть из фондов концерна, предназначенных на представительство, подойти хотя бы и к самому господину фон Штирлицу и, сказав несколько слов, приподнять свой бокал и как бы коснуться бокала господина фон Штирлица, тем самым устанавливая на мгновение почти абсолютное социальное равенство.
Но в том-то и дело, что ни в какую пару слов не уложить весь смысл того, о чем хотел бы сказать Гей.
А на длинную речь Гей не имел права по протоколу.
По протоколу!
А не по социальным соображениям.
Протокол же сам по себе такая формальность, присущая всем странам независимо от их социального устройства, что сетовать на него, то есть на протокол, было бы в высшей степени глупо.
Протокол есть протокол.
Поэтому Гей, хотя трижды в неделю играл в теннис с господином фон Штирлицем и время от времени встречался с ним на приемах или коктейлях, которые устраивал концерн, был начисто лишен возможности поговорить с генеральным председателем по душам.
Такие дела.
Ах эти западные штучки-дрючки!..
Если не социальный барьер — то протокол.
Если не протокол — то социальный барьер…
Гей мог поговорить с Бээном когда угодно.
Хотя бы на том смородинском коктейле.