– Но русские тоже обещали автономию Польше после победы в войне.
– Обычный прием, чтобы заставить поляков умирать за интересы России, – фыркнул Пилсудский.
– Но сейчас в России большие перемены. Царь свергнут. У власти демократическое правительство.
– Что может изменить русских? – резко повернулся к Янеку Пилсудский. – Они всегда желали зла Польше. Они всегда желали подавлять ее. Царь там или республика, русские навсегда останутся рабами и будут пытаться превращать в рабов покоренные ими народы. У них это в крови. Они просто не представляют себе иную жизнь, кроме как под сапогом у хозяина. И, конечно, именно так они считают нужным управлять всеми народами, входящими в их империю.
– Но восточные народы в Российской империи управляются не насильно.
– Потому что они еще большие рабы, чем русские. Цари просто запугивали или подкупали восточных ханов и баев, а уже те управляли своими народами. А вот мы, поляки, – вольный народ. Нам с русскими под одной крышей не жить.
– А немцы? Такие уж они либералы?
– Немцы – то же самое. Вольность им не свойственна. У них, правда, другой характер. Они вояки. Они любят строй. Их несвобода – это не преклонение раба перед хозяином, а подчинение солдата фельдфебелю. Но они, как никто другой, считают себя нацией господ, призванной повелевать остальными народами. Так что с Германией Польше тоже не по пути. Вот Австро‑Венгрия – другое дело. Это империя, которая нахватала столько, что уже не в состоянии обеспечивать приоритет только одной нации. Она неизбежно будет вынуждена давать все больше и больше прав входящим в нее народам. Кроме того, австрийцы – католики. В отличие от лютеран немцев и православных русских.
– По‑моему, все они одинаковы – оккупанты.
– Вы молоды, подпоручик, и я понимаю ваш пыл. Сам был таким когда‑то. Конечно, хотелось бы разом ударить по всем врагам Польши. Но мы знаем, чем это заканчивается. Даже несгибаемый польский дух не в состоянии одержать победу, когда на страну с трех сторон наседают мощнейшие державы. Надо уметь играть на противоречиях противников.
– Однако австрийская армия не очень хорошо показала себя в этой войне, – заметил Янек. – Можно ли на нее полагаться? Если бы не Германия, русские уже два года назад могли бы войти в Вену.
– Тем лучше, – надменно вскинул голову Пилсудский. – Тем больше Вена будет зависеть от Войска польского. Тем больше наших требований о независимости Польши они выполнят.
– Они‑то выполнят. Только немцы все это одним ударом разрушить смогут. Все‑таки нам надо опасаться германского Генштаба.
– Вряд ли. Они сейчас союзники австрийцев.
– Сейчас не четырнадцатый год. Уже всем ясно, что Германия ведет войну практически в одиночку. Австрияки – так, пушечное мясо. Без немцев они не выстоят и месяца. Вене куда больше нужен Берлин, чем Берлину Вена, и если немцы захотят уничтожить Войско польское, то австрийцы только утрутся. Немцы давно точат на вас зуб.
– Глупо уничтожать солдат, которые сражаются на твоей стороне. Тем более когда твои собственные позиции незавидны.
– Но можно просто устранить главнокомандующего.
– Без меня наши солдаты вряд ли будут сражаться как прежде.
– Возможно, для немцев это не так страшно, как возрождение независимой Польши. Вы же сами говорили, что они вояки. На нашу помощь они не очень рассчитывают…
– Послушай, Янек, – раздраженно прервал юношу Пилсудский, – я не собираюсь праздновать труса из‑за того, что немцам может не понравиться существование Войска польского.
– Я все же отвечаю за вашу безопасность, пан генерал.
– А я отвечаю за возвращение независимости Речи Посполитой. Притом в границах тысяча семьсот семьдесят второго года, не менее.
– Что вы имеете в виду, когда говорите «не менее»? – удивился Янек.
– Я имею в виду, что Речь Посполитая должна стать центром Европы и географически, и политически. Это должна быть великая держава от моря до моря. Нам нужно не просто объединить все земли, где исторически проживают поляки. Нам нужно стать единым государством с Литвой, как это было заповедано нашими предками. Но мы не должны забывать и о том, что «Украина» – это польское слово, обозначающее окраинные земли. Польские земли! Мы должны их вернуть. Одесса и Смоленск тоже должны быть польскими городами.
Янек чуть не поперхнулся.
– Но они же не входили в Речь Посполитую. Там живет очень мало поляков.
– Ошибаетесь, юноша. Смоленск был нашим с тысяча шестьсот одиннадцатого по тысяча шестьсот шестьдесят восьмой. И Рига была польским городом. А Одесса… Тогда эти земли принадлежали татарам. Почему бы нам не взять их? В конце концов, там хороший порт.
– Но такая политика восстановит против нас соседей!
– Кого? – презрительно выпятил губу Пилсудский. – Русские – извечные враги Польши. Они всегда будут воевать с нами и стремиться поработить нас. Значит, мы всегда будем воевать с ними. Сейчас, когда Россия ослабла из‑за внутренних неурядиц, мы должны отобрать у нее как можно больше. Если мы откажемся от претензий на Смоленск, ситуацию это не изменит. Пока есть Россия и есть Польша, между ними будет вражда. Украинцы – это вообще не нация. Так, народец, обитающий на периферии больших стран. Когда‑то они сбежали от нас к москалям и попали в такое рабство, какое не могли и представить, находясь под Речью Посполитой. Пора им возвращаться в состав Польского государства и из рабов у русских становиться слугами у поляков. Свое государство они никогда не смогут создать. Латыши и немцы, живущие в Прибалтике, – это тоже не сила. Когда‑то их захватили русские, потом мы, потом шведы, потом снова русские. Кто еще? Австрийцы смирятся с потерей Польши, как смирились с потерей Италии. Если мы обещаем им дружбу и союз, то они признают нашу независимость. В конце концов, польские гусары уже спасали Вену от осман. Если мы пообещаем императору, что будем оберегать его интересы на Балканах от российских притязаний, он согласится с независимостью Польши и не будет возражать против наших приобретений на востоке. Немцы? Ну, у немцев сейчас полно проблем. Любому, кто хоть немного смыслит в стратегии, ясно, что они выдохлись. Длительная война на два фронта не для них. Думаю, в ближайшее десятилетие они и не вспомнят о Польше. А потом уже им останется только признать свершившееся.
– Однако времена меняются. Если мы пойдем по пути давления на соседей, не приведет ли это к изоляции? Положим, сейчас Германию разобьют, и Польша обретет независимость. Но рано или поздно Германия возродится и нападет на нас. Понятно, что от России помощи ждать не приходится, скорее всего, она ударит нам в спину. Если мы создадим великую державу, о которой вы говорите, и если держава будет единой, то, пожалуй, мы сможем защититься. Но если мы будем подавлять украинцев, презирать, отмахиваться от чехов, то окажемся один на один с врагом. Если уж Германия не может выдержать войну на два фронта, то мы и подавно не выдержим.
Пилсудский надменно взглянул на собеседника:
– Подпоручик, я выделил вас за меткий глаз, прекрасное владение джиу‑джитсу, боевую удаль и верность делу освобождения Польши. Но мне не интересны ваши геополитические построения.
– Прошу простить, пан генерал, – вытянулся по стойке «смирно» Янек. – Я просто хотел понять, с какой точки зрения нужно рассматривать наших соседей.
– Хорошо. – Пилсудский смягчился. – У Польши нет друзей, кроме ее собственной армии. Поляки – это вольный народ, призванный играть доминирующую роль в центре Европы. По своим качествам они превосходят все соседние народы и потому не нуждаются в союзниках. Мы сами возьмем, что нам нужно. Те, кому это не понравится, получат по зубам. Все остальные будут вынуждены подчиниться нашей силе и признать нашу власть. Вам ясно?
– Так точно, пан генерал.
«Вот, кажется, это и обеспечит наш разгром через двадцать два года», – добавил он про себя.
В дверь постучали. Расстегнув кобуру, Янек направился открывать.
– Кто там? – крикнул он по‑польски.
– Откройте представителям германского командования, – последовал ответ на немецком языке.