— Решайся, князь.
Скопин резко повернулся к висящим на стене образам и истово перекрестился.
— Бог свидетель, — проговорил он, — не ради себя, но ради спасения отечества. Ежели дарует нам Господь победу над ворами да позволит Москву оборонить, кричите меня на царство. Но до того ни звука. Коли поддержат вас воины, походом пойдем на Москву и Василия низложим. В столице нет ныне войска, чтобы нам противиться. А коли не пожелает меня войско на царство, я в монастырь уйду. А вы уж как знаете. Хотите, на суд и расправу оставайтесь, хотите, в земли заморские от гнева царя бегите. Он-то вам мятежа не простит. Ну а хотите, в иноки ступайте, дело ваше. Бог вам судья.
— Вот так и сказал, — завершил свой рассказ о беседе с князем Крапивин. — А покуда к Москве не подойдем, велел в тайне все держать.
— Добро, — на лице Федора заиграла довольная улыбка. — Значит, так тому и быть. Вот только точно ли колдун свейский тебе грядущее напророчил?
— Напророчил, — эхом отозвался Крапивин. — Все так будет.
— Так значит, от колдовства у него сила великая, — нахмурился Федор. — А ныне он про заговор наш знает. Слушай, Владимир, истину тебе говорю, порешить нам его надо. Будет худо от ведуна.
— Так, может, он на нашу сторону еще встанет, — возразил Крапивин. — Тогда и нашей силы прибудет.
— С божьей помощью справимся, — перекрестился Федор. — Сам не хочешь, так я его порешу. Не можно дело царя православного ведуну заморскому поручать.
— Подожди, — ухватил его за руку Крапивин. — Дай мне с ним поговорить сперва.
— Ладно, — с сомнением протянул Федор. — Но ежели откажет, порешим.
Крапивин откинул полог басовской палатки и заглянул внутрь. Фехтовальщик словно ждал его, сидел в центре, поджав под себя ноги по-японски. Его сабля лежала слева от хозяина.
— Здоров, заговорщик! — весело приветствовал он гостя.
— Здравствуй, — Крапивин прошел в палатку и уселся напротив старого приятеля по-турецки. — Ты все знаешь о заговоре?
— В общих чертах. Князь рассказал нам. Он умный человек и понимает, что без поддержки шведского корпуса ему пока не справиться.
— Минин и Пожарский сделают все и без шведов, — заметил Крапивин.
— Через четыре года, когда нация снова объединится. А пока в стране смута. Без шведов вам не выстоять. Скопин это знает и действует соответственно. Он будет хорошим царем, Вадим.
— Так ты не будешь нам мешать? — с надеждой в голосе спросил Крапивин.
— Зачем? Это не нарушит глобального баланса. Более того, может быть, Москва не будет оккупирована поляками, а сценарий смуты кажется менее кровавым.
— Так присоединяйся к нам, — предложил Крапивин.
— Упаси боже, — усмехнулся Басов. — Вы и сами не понимаете, что затеяли! В государстве, где власть священна, вы вводите традицию военных переворотов. За сто пятьдесят лет до Елизаветы! Я надеюсь только на то, что страна устала от смуты и не войдет в штопор из серии путчей.
— Но мы ведь выкликнем его на царство. И Шуйского, и Годунова выкликал на царство народ. По крайней мере, формально было так.
— Вы — армия. Вы приведете к власти своего главнокомандующего, и вся страна будет знать об этом.
— И здесь нашел что покритиковать, — скривился Крапивин.
— А что ты хочешь? Лекарств без побочных эффектов не бывает. Особенно таких радикальных лекарств, которые применяете вы. Когда же ты поймешь, что быт людей определяется сознанием, а не условиями жизни?
— Значит, ты остаешься в стороне, — вздохнул Крапивин.
— Примерно.
— А может, тебе вообще уехать?
— Не могу, видишь. Я на службе у его величества короля Швеции.
— Зачем тебе все это надо? Сидел бы в своей Ченстохове, торговал солью, тискал барышень.
— Бесконечный покой так же надоедает, как и вечное беспокойство, — усмехнулся Басов. — У тебя свои игры, у меня — свои.
— Я пытаюсь спасти страну.
— Тебе это только кажется. На самом деле все мы лишь плывем по течению. Дай Бог каждому из нас спасти хотя бы себя.
— Кстати, Федор считает тебя колдуном, — предупредил Крапивин. — Он хочет тебя убить.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — отмахнулся Басов. — Мы уже сражались с ним. Он проиграл.
— Он хочет выставить против тебя два десятка стрелков.
— Пока они будут заряжать и целиться, я уже десять раз смоюсь, — расхохотался Басов. — Не зря я в кавалерии.
— Как знаешь. Кстати, спасибо, что заметил огрехи моего плана. Действительно мог получиться конфуз.
— Всегда пожалуйста, — расцвел в улыбке Басов. — Просто в военном деле, как и в любом другом, надо мыслить категориями текущего века. Неплохо заглянуть чуточку вперед, но и отрываться от почвы не следует.
— Что ты думаешь о завтрашнем сражении?
— Мы победим, — уверенно сказал Басов. — Скопин-Шуйский выиграл его и в нашем мире.
— Как это было?
— Поляки и казаки смяли русских на флангах. Но шведская пехота отбросила тушинцев до самой реки. Соответственно пришлось ретироваться и кавалерии. В нашем случае, полагаю, при моей поддержке твой полк выстоит. Твоя идея о соединениях с повышенной огневой мощью действительно неплоха. Так что победа будет еще более впечатляющей.
— Выходит, победу одержим за счет шведов?
— Почти. Я же говорил тебе, русские еще не созрели для настоящей войны. Главное — психологически быть готовым к сражению. Дисциплина, умение воевать, отвага появляются только там, где люди идут в бой сознательно. Смута, мой друг. Она начинается со смятения в умах и завершается только их успокоением. Ни раньше, ни позже. Московия созреет для этого только через четыре года, увы.
— И изберут Романовых, — криво усмехнулся Крапивин. — Этих властолюбцев, которые уже больше десятка лет рвутся к власти и которые заварили ради этого смуту.
— Когда народ понимает, что достойного человека избрать не может, он избирает подлеца, который хотя бы в состоянии прекратить гражданскую войну. Это тоже выбор нации, и его стоит уважать. В конце концов, ты знаешь, что дом Романовых сделает для России немало хорошего. Великой империей она станет именно под их управлением.
— Меня удивляет твой фатализм.
— Да нет, я просто принимаю мир таким, какой он есть. Как Чигирев безрезультатно читал Отрепьеву лекции по политэкономии, так и тебе не удастся построить крепкое государство во время смуты. Для некоторых вещей надо созреть. Подумай об этом. Ладно, полковник, заболтались мы с тобой. Ночь уж на дворе. Завтра битва, спать пора. А о судьбах народов после поговорим, когда времени больше будет.
— Спокойной ночи, господин Басовсон, — поднялся со своего места Крапивин.
— Бывай, Вадим.
Крапивин вышел из палатки. Федор ждал его метрах в ста.
— Ну что? — тихо спросил он Крапивина.
— Он не вмешается.
— Но он и не с нами?
— Нет, он будет в стороне.
— Ой, не верю я в это, — с сомнением покачал головой Федор. — Может, лучше порешить его, и концы в воду?
— Не смей, — строго приказал Крапивин.
Утром, как только рассеялся туман, две армии встали друг напротив друга. Из-за выстроенного бойцами тына Крапивин наблюдал за расположенной напротив его полка польской кавалерией.
— А что, господин полковник, дадим жару ляхам? — весело спросил командир первой сотни.
— Бог даст, поддадим, — отозвался Крапивин, понимая, что собеседник, как и остальные стрельцы, смертельно боится и ждёт ободрения.
«Да что говорить, — подумал он, — перед боем только дурак не боится. Просто один гонит от себя страх, делает что должен и поэтому зовется храбрецом, а другой поддается панике и получает прозвище труса. Эх, мне бы первых побольше!»
На противоположной стороне взвыли боевые трубы и ударили барабаны, и тут же польская конница медленно двинулась на русских. Вначале шляхтичи пустили коней шагом, потом перешли на рысь и лишь после сорвались в безудержный галоп. Засверкали на солнце поднятые сабли.