На кухне в окоченевшей позе восседает Крученов. От длительного сидения за рулем он похож на пластмассового летчика, прилагаемого к авиамодели. Еще он похож на памятник Гагарину, когда стоит, — ноги чуть согнуты в коленях, руки откинуты назад, словно для прыжка.
Крученов владеет собственным автопарком. У него есть старенький мопед, довоенный мотоцикл, «горбатый» «Запорожец», «Запорожец» «ушастый», 412-й «Москвич», грузовичок с отваливающимся кузовом и «Икарус». Вся эта техника приобретена на свалках. Эти почтенные инвалиды — честные трудяги, такие же, как и сам Крученов. Они живут у Крученова во дворе, как в приюте для убогих. Когда Слава Крученов оглаживает твердой ладонью их облупленные бока, инвалиды браво подтягивают отвисшие днища и выражают желание послужить изо всех своих изрядно потрепанных лошадиных сил.
Летом Крученов развозит «дивных» по лесам, где те играют в свои странные игры. Живы, живы еще легенды о призрачном автобусе со странным маршрутом «Карабаново — Кринн», который смущал умы подмосковных диковатых жителей.
Крученов тоже влюблен в Эштвен. Посему у них с Виталиком странные взаимоотношения. Равнонеудачливые соперники, они опасались друг друга и переполнялись взаимным сочувствием.
— Будешь есть? — спросил Виталик.
— Угу. А где все?
— Разбежались.
Виталик готовит обед. Дежурное блюдо — рис по-индийски.
РИС ПО-ИНДИЙСКИ
В котелке обжаривается фарш, потом лук — до легкого потемнения. Затем туда же — рис. Стакан крупы на едока. Подержать в кипящем масле несколько минут. Залить кипятком из расчета: стакан риса на три стакана воды. Закрыть крышкой — и на ма-маленький огонь. Через двадцать минут готово.
— У Эштвен с Уной концерт в университете. Через неделю, — сообщает Крученов. Он клюет носом. Глаза у него красны узорными прожилками.
— Я нужен?
— Ну да. Я потому и говорю, — поясняет Крученов угрюмо.
«Не переживай, — хочет сказать Виталик. — Что с того, что я пою вместе с ней? Меня она так же мелко видит, как и тебя. Голос у тебя, как из бочки, и слуха нет, но дело ведь не в этом. Ты, как и я, тоже не эльф. Эльфы не водят автобусов...»
Крученов ковырнул дымящийся рис вилкою, мотнул головой и... уснул. Спать сидя ему было не впервой — он работал экспедитором сразу в нескольких фирмах и полжизни проводил в разъездах.
Виталик, подумав немного, принес из комнаты плед и накрыл спящего.
...В подъезде возобладают запахи сырые, тяжелые. За окном — как и было обещано Наденькой — метель, хотя на самом деле ее нет. И сквозь эту метель тихо дрейфует Квартира в ленивом течении, раздвигая бортами весеннюю грязь, зыбкую и гриппозную. Прямо по курсу — смутные очертания далеких земель... И волшебное слово «ХУИО» — пылающие буквы пророчества, украшающие иллюминатор.
Человек в костюме программиста. Городская романтика так или иначе связана с ненастьем. Моросящий дождик в конце недели, когда люди спешат с работы навстречу выходному уюту, и ты стоишь на автобусной остановке и вдыхаешь запах мокрых зонтов и машинного выхлопа...
Женщина без костюма. Или босоногие девушки, бегущие под проливным ливнем, безумно счастливые, а потоки по обочинам влекут сиреневые лепестки, и живая изгородь с вкраплениями жасминовых кустов курчавится от влаги, и асфальт под ногами чист и темен, как грозовое небо...Человек в костюме ответственного работника. Или вьюга, захватившая тебя где-нибудь в Останкино, и ты идешь с апельсинами в авоське, а у встречных прохожих такой безмятежный вид, словно наконец они нашли друг друга после долгих мучительных поисков, где он потерял ее имя, а она забыла цвет его глаз, но вьюга, похоронив обглоданный праздниками елочный остов с обрывками золотой фольги, свела их обоих у заснеженного домика для лебедей, где в стороне на льду светится апельсиновая кожура, и можно дыханием согревать тонкие пальцы, уронив в снег маленькую перчатку...
1-й интеллектуал. Ну понесло, ну понесло... А как насчет гололеда на Сухаревке в час пик? Тоже романтика.
Человек в трико. Явление третье.
Михаил Юрьевич Лермонтов в своем очерке «Кавказец» попытался выразить менталитет «человека в бурке». Демонического поручика восхищал образ отставного бывалого вояки, не расстающегося со своими привычками «на гражданке». Такой человек, что называется «знающий жизнь», служит источником разного рода баек и носителем некой натуральной мужской крутизны, перемежающейся странной сентиментальностью. Такое сочетание равно покоряло впечатлительных юношей и восторженных барышень.