— Заблудились? — тоненько спросила эльфийка в стрекозиных очках, привешенная к рюкзаку.
— Или мохнатка утащила, — равнодушно ответил Ложкин.
Дивные восприняли его сообщение как провокацию и неуверенно посмеялись.
— Сейчас Тошка начнет выпендриваться и рассказывать ужастики, — сказала Уна очень уверенным тоном. Но Ложкин пожал плечами и только хмыкнул.
Они подошли к «шкурнику». Виталик посветил внутрь.
— Ого, какой длинный!
— Метров семь, — произнес Тоша и полез, толкая перед собой рюкзак. Его лягающиеся ботинки скрылись в отверстии. Выждав минуты три, чтобы не получить ими по носу, Виталик нырнул следом. Тяжелее всех пришлось Шурке. Как он поместил в тесной норе свои плечи, осталось загадкой. Дивнюки же, по большей части субтильные, пролезли легко. Только «братец» застрял окороками. Оставшийся последним на той стороне Агасфер затосковал в темноте — свой фонарь он разбил — и принялся щипать «братца» за зад. Остальные ждали, шепотом ругаясь и неуверенно покашливая.
— Ой, круто, — вдруг сказала Эштвен, вытянув палец. Там, в фокусе многочисленных фонариков, у самой стены лежал человеческий скелет. Волосатый в джинсах, отвесив щелбан по черепушке, звучно произнес:
— Он не соблюдал техники безопасности!
Дивные смеялись.
— Составной кадавр, — сказал Шура себе под нос.
— Чего? — не понял Виталик.
— Скелет женщины, а череп — пожилого мужчины. Ну-ка, что это у него в пальцах?
Морозов нагнулся и осторожно вытащил из костяного кулака клочок бумаги. Бегло осмотрев, он сунул бумагу в карман. Виталик успел заметить, что клочок этот разлинован, как и листы книги учета.
Наконец пролез и Агасфер.
— Теперь все просто, — объявил Ложкин. — В этот проход. Идите на голоса. Через пятьдесят шагов увидите свет. Там — стоянка.
Вдали звучала гитара, и голос, утроенный эхом, пел ирландскую песню. Кроме того, пахло дымком.
Путники, приободрившись, зашагали в ту сторону. Виталик, Шура и Ложкин чуть поотстали.
— Двадцать пять человек, — сказал Ложкин. — Я охреневаю!
— Забей, — молвил Шура.
А что оставалось делать?
Костер горел в центре огромной круглой площади. Свод ее был настолько высок, что луч фонаря его не нашаривал. Туда же, ввысь, уходили огромные круглые колонны, выложенные алым кирпичом наподобие башен.
— Колонный зал, — сказал Ложкин. — Наверху площадь, все время забываю, какая...
Шура, оглядевшись, сказал: «Сугубо» — и пошел к огню.
Трое приятелей Ложкина, сидевшие у костра, созерцали прибывших. У всех троих взор был какой-то совиный, почти не мигающий. Длинный, землистого цвета бородач, исполнявший ирландские песни, гостеприимно развел руками.
— Здравствуйте, детишки,
Девчонки и мальчишки! — пробасил он, широко разевая пасть.
Второй, в шахтерском шлеме, по-собачьи поднял верхнюю губу, а ладони приставил к ушам локаторами. Третий, пронзительно-рыжий коротышка, заговорил каркающим голосом:
— Дрожите, несчастные чайники! Трепещите, ибо не вижу я юбиляра среди вас! Скудоумные отроки, пионэры зеленые, где вы девали Тошу Ложкина? Сознавайтесь, ибо мы сейчас изберем среди вас самую красивую девушку и подпалим ей пятки на этом огне!
Бородач заухал, как вурдалак.
Ложкин вышел в круг света, маша рукой.
— Здесь три ящика водки и мешок всяких иных напитков, — сообщил человек в шлеме. — Ожидая тебя, мы смешивали коктейли. Хуже всего — водка с шампунем!
— А зачем вам шампунь в катакомбах? — изумилась обладательница стрекозиных очков.
Подземные жители, качнувшись, захохотали.
— Правила простые, — сказал, отсмеявшись, бородач. — На голом полу не сидеть, поодиночке от огня не отходить, сортир — смотри на указатели. Дамский — розовые стрелки. Для джентльменов — хи-хи — голубенькие. Всю жратву — в общак. Свечи, у кого есть, — тоже. Сначала банкет, потом — баня...
— Вместе с вашей у нас четыре гитары, — сказала Уна, располагаясь на полосе «пенки», по-турецки скрестив ноги.
— А здесь тепло, — молвила Эштвен, садясь между рыжим и Уной.
— Плюс восемнадцать, — откликнулся бородач. — Ложкин, концептуалист наш дорогой! Я скажу речь!
— А напитки? — заволновался «братец».
Все загалдели, рассаживаясь амфитеатром.
Агасфер примостился вдалеке. Он нацепил на себя пространную рясу из мешковины, а на голову надел островерхий колпак с золотыми звездами. Вокруг своего куска «пенки» он размашисто начертал косорукую пентаграмму. Шура стоял рядом и топорщил усы.
— А я-то думал, дурак, кой черт понес вас на эти галеры? — говорил он.