В другое время я бы не преминул сказать что-нибудь соответствующее ситуации, но теперь, после страшной гибели стольких людей, было не до шуток.
– Там ваш боярин сгорел, – сказал я ей, возвращаясь в комнату.
– Как это, сгорел? – испугано крикнула она вслед.
– В огне, – коротко ответил я.
Она вскрикнула и затрещала вниз ступенями. Ваня, уже одетый, стоял посередине светлицы, повинно опустив голову.
– Вы что, не слышали, какой был пожар? – спросил я, устало опускаясь на свою лавку.
– Хозяин, я не знаю, как это получилось, – тихо проговорил рында, – она пришла, и все как-то вышло само собой.
– Я посплю, а ты иди, погуляй, – попросил я, укладываясь спать. – Если что-нибудь случится, сразу же меня разбуди.
– Я знаю, это грех, но я ничего не смог с собой поделать. Аксинья здесь не при чем.
Уже то, что он не стал сваливать всю вину на девушку, явно спровоцировавшую их отношения, было достойно уважения. Однако мне пока было не до них, бессонная ночь давала о себе знать, к тому же в голову лезли нехорошие мысли о таком внезапном пожаре.
– Иди, потом поговорим, – сказал я, закрывая глаза.
– Хозяин, а это всегда так бывает? – спросил паренек, которого распирало от новых впечатлений.
– Всегда, если женщина нравится, а если ее любишь, то в сто раз лучше, – ответил я, чувствуя, как проваливаюсь в сон. – Уходи и не мешай мне спать.
Ваня пытался еще что-то сказать, но я уже заснул.
– Хозяин... – Он начал трясти меня за плечо.
– Ну, что тебе еще? – сердито спросил я, поворачиваясь на другой бок. – Я же сказал, не мешай спать!
– Там приехали люди, много людей, Говорят, что боярина нарочно сожгли!
Я открыл глаза.
– Какие еще люди?
– Не знаю, разные...
Я открыл глаза, понял, что проспал довольно много времени, и сел на лавке. Ваня, уже полностью одетый, испугано таращил на ме.ня глаза.
– Они там собрались возле избы, что сгорела, и все смотрят, – попытался он связно объяснить, что происходит в поместье.
Пришлось вставать и идти смотреть, кто приехал и зачем. Возле пепелища действительно кучкой стояли несколько хорошо одетых незнакомцев и рассматривали дымящийся пепел. Я подошел, и все тотчас уставились на меня настороженными взглядами. Я первым поздоровался, мне сдержано ответили. После этого все продолжили разглядывать то, что осталось от избы. Зрелище получилось унылое, одна груда золы. До конца не сгорело всего несколько нижних венцов бревен. От пепелища веяло жаром, так что лезть внутрь и проводить следственные работы было просто невозможно.
– Кабы трезвые были, то кто-нибудь бы непременно выбежал, – продолжил прерванный моим приходом разговор солидного телосложения человек с типично чиновничьей внешностью.
– А если дверь колом приперли? – подал голос второй, высокий и худой, с козлиной бородкой.
Все посмотрели на то место, где еще недавно была дверь. Никакого кола там, само собой, не было.
– Говорил я боярину, пей, да знай меру, – вмешался в разговор очередной участник разбора происшествия, – так он разве послушается! Вот теперь и думай, что и как.
– Дочка-то, Наталья Прохоровна, теперь все под себя подберет, – вступил в разговор стоящий поодаль богато одетый человек, судя по высокомерному виду и солидности, самый здесь главный. – Других наследников у боярина вроде как и нету?
– Все померли, она одна осталась. Роду Требухиных теперь конец.
– А невеста получится богатая, – задумчиво сказал человек, похожий на начальника, – теперь от женихов отбою не будет!
Следственная комиссия, как я назвал про себя задумчивых гостей, кажется, на этом свою работу окончила.
– Дела! Недаром говорят, что от копеечной свечи Москва сгорела, – отметил солидного вида чиновник, тот, что говорил о пользе трезвости. – Вот так жил человек и помер. Интересно, много их там, – он кивнул на золу, – было? От холопов никакого толку, никто ничего не знает.
Я мог кое-что сказать по этому поводу, но не стал вмешиваться. Если выяснится, что я последним покинул хмельную компанию, неизвестно, как подьячие повернут дело.
Больше, судя по всему, комиссии здесь делать было нечего, но уходить никто не спешил, все чего-то ждали.
– Интересно, когда боярина хоронить будут? Человек богатый, уважаемый, поминки должны знатные справить.
– Сама-то Наталья Прохоровна как? Воет, поди?
– Чего ей выть, от папаши освободилась, теперь сама себе хозяйка.
Дальше разговор направленности не менял, комиссия обсуждала перспективную сироту. Наконец бессмысленные высказывания перешли в конкретные:
– Когда к столу-то позовут? – сердито спросил начальник и покосился на меня, видимо, как на представителя местного населения.
– Пора бы, – поддержал его кто-то из комиссии, – мертвым мертвое, а живое живым. Я с утра во рту маковой росинки не держал.
Намек был прозрачный, и я вернулся в господский дом, передать хозяйке пожелания гостей. Холопы и дворовые слуги попусту слонялись по двору. В самом доме тоже никто ничего не делал, и было такое впечатление, что сегодня выходной или праздничный день. Я остановил какую-то девушку, которую видел вместе с Натальей, и спросил, где боярышня.
– У себя, воет, – мотнула она головой в сторону второго терема, стоявшего по другую сторону господской избы, параллельно нашему с Ваней.
– Покажи дорогу, – попросил я.
Девушка кивнула и скоро пошла вперед. Мы поднялись по такой же, как наша, утлой лестнице. Девичья светелка была чуть больше гостевой и даже слегка обставлена. Наталья в черной поневе сидела возле окна и грустно смотрела вдаль. Правда, далей за толстыми тусклыми стеклами узкого оконца видно не было, но она куда-то все-таки смотрела.