День идет к концу. Вот уже и вечерня, а за ней ужин и сон.
Так и проходит день за днем и с ними все царствование Федора Иоанновича. Даже если и вторгается в это спокойное, неторопливое времяпрепровождение какой-нибудь суетный челобитчик, царь не гневается. «Избывая мирской суеты и докуки», Федор отсылает беспокойного человека к «большому боярину». А тот всегда найдется, оградит царя от докуки. Докука по его части.
И тяжкая весть, которую несет лесами конный гонец, тоже по части Годунова. Даже особенно по его. Но и царя от такого удара не убережешь. Человек, всеми силами избывавший мирской суеты, болезненно чувствителен к мирским горестям. А они не обходят стороной, сколько ни укрывайся. Больно бьет смерть брата, а впереди еще один жестокий удар — кончина маленькой дочери Феодосии, что хоть и родилась вместо долгожданного наследника, но полюбилась отцу.
Все это согнет Федора. Все чаще будет слышно о нем: был долго печален, был плач большой… И так до седьмого января 1598 года, когда свершилась воля божья и сорокалетний потомок Рюрика и Калиты скончался в час пополуночи.
Завершился более чем тысячелетний период русской истории. Ушла династия…
Но пока до кончины Федора еще несколько лет. Он думает о душе, скорбит о погибшем брате. О новой династии думает другой. Это самая большая докука «большого боярина». И он действует не медля. Уже девятнадцатого мая в Углич прибыл князь Василий Шуйский для выяснения обстоятельств смерти царевича.
Собственно, Шуйские тоже ответвление Рюрикова рода, и придет время, когда князь Василий вспомнит об этом. Сейчас, однако, он лишь подручный «большого боярина». О личности этого человека, которому дважды предстоит допрашивать вдову Грозного, сначала царицу Марию, потом инокиню Марфу, и дважды хоронить ее сына, сначала кровного, родного, потом «названного», хочется сказать, что она вобрала в себя все коварство эпохи.
Всю жизнь Шуйский ведет интригу. Большую, по крупному счету, с высокими ставками, но именно интригу, а не борьбу. Интрига приведет его и на эшафот, и на царство, а закончит он путь в плену, в бесславии. Справедливости ради стоит заметить, что жертвам его интриги придется гораздо хуже. Ведь интрига не рыцарский поединок, она строится на запрещенных приемах, а такие удары не знают пощады. Но наносят их только в удобный момент, в момент, когда противник не готов, когда слаб. Поэтому с сильными Шуйский осторожен, умеет ждать своего часа, до поры угодлив. Тише воды он при Грозном. Его ровесник Годунов быстро выдвигается. Шуйский, напротив, незаметен. Зато выжил, в отличие от знатных родичей, сложивших головы при свирепом и блаженном царях. При блаженном-то власть в руках «большого боярина». И Шуйский понимает, чего от него хотят. Понимает и исполняет. Неоценимую услугу оказывает он Годунову. Следствие его показало:
«Царевичу Димитрию смерть учинилась божьим судом».
Богу было угодно взять царевича в момент опасной игры с ножом.
Однако народ думает иначе. Краснейшего юношу «отсылают» в вечный покой злодеи. Больше десяти лет прошло с того трагического дня, но он не забыт. Идет на юг со товарищи рыжеватый монах и слушает споры попутчиков — закололся ли царевич в припадке падучей или убит подосланными убийцами?
Варлаам, человек хоть и себе на уме, но, как окажется, с тем рьяным восприятием правды, что не знает даже разумных сомнений, настроен однозначно:
— Злодеи — слуги Годуновы!
Мисаил осторожнее.
— А как же патриарх? Ведь и он свидетельствовал о божьем суде?
Конечно, свидетельство патриарха — дело серьезное. Но разве не был Иов человеком, всем обязанным Борису? Разве не сам говорил:
«Когда был я на коломенской епископии и на ростовской архиепископии, и на степени патриаршеской, не могу и пересказать превеликой к себе смиренной милости от Бориса Федоровича».
Еще бы! Именно Годунов постоянно выдвигал и наконец сделал Иова патриархом, да еще первым на Руси, где до сих пор возглавляли церковь низшие по чину митрополиты. Он решительно отклонил претендента на этот исключительный по значению сан, приехавшего из Константинополя, вложив в уста Федора простодушные, но решающие слова:
«Как нам такого достохвального жития мужа, святого и преподобного отца нашего и богомольца Иова митрополита изгнать, а сделать греческого закона патриарха, а он здешнего обычая и русского языка не знает, и ни о каких делах духовных нам с ним говорить без толмача нельзя!»