И два монаха на московской улице, едва встретившись и обменявшись краткими сведениями друг о друге, уже по-деловому обсуждают мысль о дальнем походе.
— Дальних монастырей много…
— Слыхал я про Черниговский.
Это хитрость. Чернигов не цель, а лишь направление, в котором собрался Григорий. Но ему необходимо получше узнать настроение и намерения Варлаама.
Тот откровеннее. Бедный заштатный монастырь бывалого пройдоху привлекает мало.
— Если ты жил в Чудове у патриарха, в Чернигове тебе не привыкнуть.
Григорий ответом доволен и делает следующий, уже рискованный шаг.
— Тогда в Киев. В Печерский.
Но Киев за рубежом! Да не просто в ином, а во враждебном государстве, и намерение идти туда, конечно, подозрительно. Григорий поясняет:
— Там старцы многие души свои спасали.
Варлаам глядит, прищурив хитрые глазки. Спрашивает с усмешкой:
— Чем душу обременил в твои-то лета?
Григорий делится серьезно и доверительно.
— В Чудове у патриарха был я в великой славе, брал он меня с собою и в царскую Думу, но не хочется мне даже и слышать про земную славу и богатство. Хочу в Киев. Поживя там, пойдем во святой град Иерусалим ко гробу господню.
Для средневекового человека стремление поклониться святыням выше межгосударственных отношений. И все-таки…
— За рубеж идти трудно.
Да, Варлаам не рвется в опасный поход в Иерусалим; через магометанские владения, однако за рубеж его влечет, о чем, возможно, Григорию и известно. У корыстного монаха есть свой замысел, подсобрать у западных единоверцев денег на строительство храма. Не без выгоды, разумеется. Уже припасена и икона чудотворная — образ, богоматери.
Таков интерес Варлаама. Знать бы ему, что подняло в путь молодого дьякона, какова несовместимая разница в их целях! Но путь один, на юг, за рубеж.
— За рубеж идти трудно…
— Вовсе не трудно, — возражает и убеждает Григорий. — Государь наш взял мир с королем на двадцать два года. Теперь везде просто, застав нет.
На самом деле он боится застав. Но расчет и риск, оправдаются. Поздно хватятся власти, не успеют приставы в «корчму на литовской границе». И уверенность эта передается Варлааму. Он согласен.
Редко принимались так, почти на ходу, столь важные по последствиям решения. В толчее московской улицы снята с руки перчатка, которая будет брошена верховному владетелю России, поднимет на бой тысячи людей, вовлечет в поединок королей и народы.
А пока почти будничное:
— Когда же идти?
— Завтра, — отвечает Григорий решительно.
Варлаам и не подозревает, что для нового знакомца промедление смерти подобно. Он был неосторожен и наговорил лишнего. Теперь его ищут, и время не ждет. К счастью, Варлаам не привык откладывать дела в долгий ящик. Этот почти старый, с точки зрения современников, человек, удивительно легок на подъем.
Срок предложен и принят. И в подтверждение новые приятели дают клятву не обмануть друг друга. Встретиться решено утром в Иконном ряду.
Течет по улице разномастная толпа, уносит в разные стороны христовых братьев. Все спешат, в конце зимы холодно, деревянная мостовая покрыта скрипящим снегом. Никому нет дела до двух чернецов, до их скрытых помыслов, планов, намерений.
Да они и сами толком ничего не знают друг о друге. Только со временем откроется Григорию непримиримый Варлаамов характер. Пока ему не до этого.
И Варлааму неведомо, что нетерпеливый попутчик крайне неосмотрительно и преждевременно говорил монахам в Чудове: «Знаете ли, что буду царем на Москве?»
Что речи «враля дерзкого» дошли до ростовского митрополита Ионы, который поставил о них в известность патриарха Иова и самого царя.
Что Иов по добродушию, как полагает Карамзин, а скорее по неизвестной нам причине, мер надлежащих не принял.
Что царь Борис был этим «добродушием» разгневан и приказал дьяку Смирному-Васильеву сослать болтуна в Кириллов Белозерский монастырь «на вечное заточение».
Что Смирной-Васильев, якобы по просьбе свойственника Отрепьевых дьяка Семена Евфимьева, царское распоряжение не выполнил и предоставил возможность Григорию покинуть беспрепятственно Чудов монастырь, за что со временем жестоко поплатился.