Девушка ещё пуще слезами залилась. Страшно, но сказать не смеет, кто ж будет её слушать?
Мирослава же была женщина умная, она живо смекнула, что надобно будущую жертву кровожадного колдуна в нужное расположение духа привести. Побоялась, как бы она всё дело не испортила.
– Ты девонька пойми, от тебя зависит сейчас судьба всего государства. Если не получит злодей, что требует, он от города камня на камне не оставит. И тебя всё равно убьют его ратники, а перед этим ещё и позабавятся. Согласившись же идти добровольно, ты множество жизней спасёшь! Пожалей малых деточек, стариков и старух, да и своих родных. Их ведь тоже порубят в капусту вражеские мечи и топоры, – заговорила царица.
Принялась она Любаву уговаривать, расписывать, какие злодейства может учинить с беззащитными жителями столицы злобный колдун. Называет её спасительницей всего государства, обещает помнить подвиг её, отдавшей жизнь во благо родного города.
– Всех убьют, никого не помилуют. Неужто не жаль тебе? – вкрадчивым голосом молвит женщина.
Не выдержало этого доброе сердечко девушки. Подняла она голову, слёзы утёрла и отвечает:
– Хорошо, я согласна…
– Вот и умница! – обрадовалась Мирослава. – Только смотри, ни в какую не признавайся, что ты не царская дочь. Иначе Златомир и тебя не пощадит, и град-столицу разорит, в наказание за обман!
– Не признаюсь. Всё равно умирать, так зачем же других на смерть обрекать? – кивнула девушка.
– Вот и умница! А пока давай собираться. На рассвете выведут тебя за ворота, а до этого времени надобно из тебя настоящую царевну сделать, – ласково говорит Мирослава.
Видит девушка, что вроде царица и добрая, и приветливая, а смотрят цепко, в карих очах злорадство так и плещется.
«Рада, поди, что родную дочь уберегла. А мне всё равно, всё едино – колдун ли убьёт, отец или царская стража. Не дадут они мне жизни, заставят сделать как им надобно», – с горечью думала бедняжка, выполняя всё, что от неё требовали.
Под строгим присмотром царицы горничные девки и служанки напарили Любаву в бане, вымыли ей волосы душистым отваром трав, ледяной водой тело сполоснули. Начали наряжать Любаву как царевну.
Облачили девицу в белую рубаху из тонкого льна. После надели ещё одну рубашку из шёлка, с рукавами длиною в десять локтей. Их собрали складками и закрепили опястьями, украшенными вышивкой и жемчугом.
Долгополую рубаху подпоясали витым пояском, а поверх накинули красную телогрею с множеством драгоценных пуговиц, унизанную жемчугом и карбункулами червлёного цвета.
Длинные светло-русые волосы девушки хорошо расчесали, а просушив, заплели в толстую косу, украсив самоцветами. Лоб обхватили перевязочкой, вышитой золотом и унизанной жемчугом, закрепив на затылке особой застёжкою.
Любава, увидев дорогие украшения, так и ахнула.
– Неужто отдадите всё это богатство чародею? – не выдержала она. – Зачем же? Всё равно ведь на съедение берёт девицу, а не замуж!
Мирослава подняла одну бровь.
– Это лишь малая часть царской сокровищницы. Да и провести колдуна важнее, чем золота лишится. Если на тебе простое платье будет, кто поверит, что ты царевна, а не дочка конюха? Даже лавочник заподозрит неладное, а тут чародей.
А горничные между тем продолжают снаряжать девушку. Лицо и шею ей густо намазали дорогими белилами, щёки накрасили румянами, да подвели брови, так что они стали чёрными и дугообразными.
Глянула на себя в зеркало Любава, да так и застыла, глазами хлопая. Теперь её и мать родная не узнала бы. Вылитая царевна, только зубы белые. Но это легко поправили, зачернив их, от чего лицо стало ещё бледнее.
А Мирослава знай учит, как стоять, как смотреть, чтобы Златомир, чего доброго, не засомневался, что перед ним царская дочка.
Пока мыли да наряжали подставную царевну уже и рассвет затеплился. Сердце Любавы сжалось от тоски и ужаса. Помирать в юном возрасте, ой как не хочется! Да деваться некуда.
Царские слуги уже в покои стучатся, просят вывести жертву чародееву, ведь сам царь ждёт, ехать вместе с ней к вратам собирается.
Страх сковал девицу. Сердце колотится, зубы стучат друг об друга, никак успокоиться не может. Но всё равно, безропотно пошла, куда повели. Она понимала, что от неё одной сейчас зависит судьба целого города.
На мгновение мелькнула мысль о том, что царевна Любава и сама могла бы принять свою участь, ведь ей больше по статусу умереть на благо государства, чем дочке обычного конюха. Но мысли эти девушка быстро отогнала.
«Знать судьба у меня такая», – с грустью думала она, спускаясь по мраморным ступеням дворца в окружении стражи и слуг.
Посадили девицу в закрытую царскую повозку, да повезли по городским улицам к главным воротам. Сам царь Всеслав рядом с ней восседает, но Любаве не до этого, сердце замерло от дурного предчувствия, от ожидания смерти неминуемой. Сидит ни жива, ни мертва.