— Никто не придет, это верно, — послышался мурлыкающий голос Кошкодузы, и Зойка увидела ее совсем рядом. — Никто, кроме нас. А мы уже пришли, милая девочка. Мы уже тут!
Она повела своими отвратительными ластами по сторонам, и один из углов, в котором только что царила темнота, осветился, как будто луна переместилась туда и полностью залила его своим мертвенным сиянием.
Не Страх, а просто Страхов — совершенно такой, каким он был в травмпункте, без малейших признаков змееголовости, панцирности, чешуйчатости и без этих своих выдвижных глазок (вот только зеленоватая врачебная роба была кое-где прожжена!) — сидел на полу, скрестив ноги, и надувал какой-то белесый мяч.
Уж, казалось бы, много чего повидала Зойка за последнее время, но все же она не поверила своим глазам, разглядев, что Страхов надувает, будто воздушный шарик, тот потрепанный, прожженный «гриб-навозник», который служил нижней частью тела Матери Страхов!
Ее верхняя и средняя части были в полном порядке, глаза закрыты, ручонки повисли. Она словно бы крепко спала, окруженная смирно лежащими гипсовыми бинтами.
«Может, сдохла? — с ненавистью подумала Зойка. — И бинты сдохли?»
Но Страхов подмигнул с таким выражением, что Зойка поняла: надежда напрасна!
— Видишь, как я люблю свою мамочку? — спросил Страхов невнятно, продолжая придерживать губами край белесой мамашиной оболочки. — А ты свою мамочку любишь?
Зойка не могла слова вымолвить.
— Конечно она меня любит, а то как же? — послышался мамин голос, и она выступила из другого угла, тоже осветившегося по мановению Кошкодузиных ласт.
Это была мама-лиса, с руками, нет — с шерстяными лапками, прижатыми к груди, с хвостом и коварным выражением остроносой лисьей морды. Ее ноги оканчивались коровьими копытами.
— И я ее люблю, Зойку-Зоиньку свою… зайку-заиньку! — сказала мама — ночной кошмар и облизнулась длинным красным языком, показав мелкие, необычайно острые зубы.
Никогда мама не называла Зойку ни зайкой, ни заинькой, никогда не смотрела на нее с таким видом, словно готова сожрать и косточки обглодать!
Зойка сразу поняла, что мамин облик приняла Мать Страхов — вылезла из своей белесой навозной оболочки и притворилась мамой! С визгом отшатнулась она от чудища и кинулась куда-то, сама не зная куда, только бы не видеть родное и любимое лицо, ставшее жадным, кровожадным, чужим, опасным!
Доктор Страхов хохотал вслед, мурлыкала-заливалась Кошкодуза… К счастью, ни маминого, ни лисьего смеха слышно не было, не то Зойка, наверное, разревелась бы в голос, разрыдалась бы в три ручья и лишилась бы последних сил, а силы ей, конечно, еще понадобятся.
Легко догадаться, что жуткари ее в покое не оставят.
Что еще предстоит увидеть, чему еще ужаснуться?
Ответ не заставил себя ждать…
Из темноты к Зойке приближались шаги. Кто-то двигался тяжело, приволакивая ноги, словно башмаки спадали с него, а он пытался их удержать.
И вот в лунном свете показался, волоча ноги и придерживая боты, норовившие удрать, «электрик Петров», вернее, Мертвый Труп. Одной рукой он придерживал веревку, свисавшую с шеи, другой держал какой-то деревянный обломок с торчащим из него гвоздем и с явным наслаждением облизывал этот гвоздь.
Зойка пригляделась и обнаружила, что это был не просто обломок — это был кусок перил с гвоздем, на который она буквально вот-вот, недавно напоролась пальцем.
Это ее кровь обсасывал и облизывал Мертвый Труп! А когда все вылижет — что сделает?..
В это самое мгновение Мертвый Труп отбросил обломок, чуть не пришибив Зойку, и, обратив свои закатившиеся глаза к доктору Страхову, требовательно пошевелил пальцами, как бы требуя еще кровушки.
Страхов насмешливо покосился на Зойку, словно хотел проверить: понимает ли она, что он может в любой момент отдать ее Мертвому Трупу?
Она понимала. Она отлично понимала, что ей отсюда живой не выйти.
Но неужели ничего невозможно сделать? Она ведь Вершина Ярости!
Только бы понять, что это означает и что Вершина Ярости способна совершить…
— Вот, возьми, дружище, — приветливо улыбнулся Страхов, вынимая из кармана робы небольшую кость и швыряя Мертвому Трупу.
Кость! Это он!
Зойка хотела броситься вперед, отнять Кость у Мертвого Трупа, но тот и сам разочарованно отшвырнул подачку и простонал:
— Да он уже дохлый! Мне бы свеженького мясца!
Кость отлетела в угол, растеклась бледной красноватой лужицей и вскоре исчезла, как будто впиталась в пол.