— … чем поят лошадей! — осушив фужер, крякнул Хабловски. Лимоны он поглощал прямо с кожурой — в точности как я.
С минуту мы молча закусывали.
— Ты всегда был рафинированным чистоплюем, — опустошив тарелку, неожиданно выдал чуть окосевший Юл.
— Рафинированный чистоплюй — это масло масляное, — заметил я.
— А, неважно, — отмахнулся Вольдемар. — Никак не возьму в толк, зачем ты служишь в Конторе? Судьбу не перемочь. Иногда мне кажется, что моя жизнь строго расписана кем-то, и все потуги что-то изменить в ней не более чем глупая суета.
— Не расписана, а детерминирована, говоря по-научному, — грустно улыбнувшись, поправил я. — Но ты надеялся изменить её, когда уходил с прежнего места работы.
— Теперь я в это не верю. Верно говорят, что Господь Бог не играет в кости. Дороги, которые мы якобы выбираем, давно уже выбраны для нас.
— А как тогда насчёт свободы воли, вообще насчёт случайностей?
— Э-э, — пренебрежительно хмыкнул Вольдемар, — мы просто ничего не знаем о той кухне, где пекутся эти закономерные случайности. А зачастую даже не подозреваем о ней.
— Ты-то вот подозреваешь. — Я помолчал. — Значит, ты обратился к Богу?
— К начальству я обратился, — сказал Вольдемар со злостью. — Насчёт прибавки. Велели обождать… Суть не в названии — назови хоть горшком. Какая разница, кто крутит нами — Сверхцивилизация, вонючие кругороты, или Господь Бог? Результат один, — убеждённо заключил он и замолчал.
— Ну, ну, валяй дальше! — подтолкнул я доморощенного философа.
— А дальше тестикулы не пускают! — оглушительно рыгнув, развязно отвечал Вольдемар, изрядно охмелевший от чудовищной дозы коньяка. — Он постучал костяшками пальцев по своему мощному бритому черепу. — Мы не знаем, кто долбит нам по темячку, указывая, куда держать оглобли. А тому, кто незаметно правит нами, вдохновенно крутит уши другой ловкач, стоящий на ступеньку выше. Да и не обязательно выше. И так далее. И все участники этого вселенского спектакля наивно полагают, что они «сами по себе».
— Сам придумал?
— Да вроде бы.
— Вспоминаю одну старую карикатуру, — сообщил я. — Художник изобразил куклу-марионетку, манипулирующую насаженной на руку другой куклой, которая, в свою очередь, управляет через верёвочки марионеткой.
— Ха-ха! — Вольдемару понравился остроумный гэг безымянного художника. — Неплохо. Но не совсем то. Будь уверен: в ярме с гремушками влачимся именно мы, а бич погоняющий находится в других руках.
— Да-а, брат, невесело, — протянул я задумчиво. — Но ничего, я не люблю бодрячков, ты ведь знаешь.
— Я их тоже на дух не переношу! — энергично поддакнул Юл. — Бодрячков, да ещё добрячков.
— Главное, мы пока живы и здоровы.
— Правильно, — кивнул Хабловски. — Здоровье — всему голова, поэтому давай по последней. — Он налил мне немного и на сей раз самую малость себе. — За тех, кто в море. Не чокаемся.
Мы выпили, догрызли лимоны, и Юл сказал:
— Всё, бродяга, ликвидирую следы преступления.
Он бысто убрал со стола и чисто вытер его.
Я поднялся с кресла.
— Ну что ж, погремели своими гремушками, пришла пора запрягаться в привычное ярмо.
— Не хочется тебя пугать и нагонять тоску, но есть у меня предчувствие, что видимся мы в последний раз.
— Такими — может быть, и в последний, — пытаясь выглядеть молодцом, улыбнулся я, но улыбка вышла принуждённой и фальшивой.
— Выходи строиться! — банально пошутил Вольдемар.
Мурлыча в унисон старинный хит «Когда святые маршируют в рай», мы покинули караулку и спустя несколько минут остановились у окаймляющего Сумеречную Зону забора.
— Сопли размазывать не будем, — грубостью прикрывая подлинные чувства, объявил Хабловски, но в его глазах заламывала руки смертельная тоска. — Вон окно в «колючке» — самолично для твоего удобства прорезал, между прочим.
— Если помру раньше тебя, постарайся не водить девок на мою могилу, — ласково попросил я.
— А если не откинешь копыта, где встретимся?
— В саду у осьминога. А поплывём туда на жёлтой подводной лодке.
— Пусть будет так! — по неписаной традиции Вольдемар крепко шлепнул меня жёсткой ручищей по заднице. — Парень, ты должен нести этот груз! Ну, давай!
— Давай! — отозвался я, наклоняясь к проёму в колючей проволоке. — Всё, пошел!
Спустя несколько секунд я оказался в Сумеречной Зоне и смахнул готовую упасть слезу.
Глава 3
И возвращается пёс на блевотину свою, и свинья, вымытая от грязи, снова валяется в грязи…