Он одернул китель, поправил фуражку и энергично поднялся по ступенькам. Кирьянов шагал следом. Они оказались в чистом и пустом вестибюле, опять-таки ничуть не похожем на казарменное помещение. В углу, в керамической кадке, произрастало какое-то незнакомое растение с бледно-фиолетовым стволом и множеством бледно-синих листьев величиной с тарелку. Одна из стен покрыта мастерски выполненной мозаикой — разноцветные звездные скопления бахромчатые полосы то ли межзвездного газа, то ли выхлопов из звездолётных дюз, завихрения и спирали… Космические мотивы, в общем, вполне уместные именно здесь.
— Сюда, — показал Шибко.
Он легко, упруго взбежал по лестнице, широкой, чистой и светлой, на площадку второго этажа, распахнул первую же дверь и пропустил Кирьянова вперед, ободряюще подтолкнув в плечо, негромко напутствовав со смешком:
— Смелее, не съедят, народ у нас мирный…
Кирьянов вошел, сделал пару шагов и остановился посреди пустоватой комнаты, где на мягких стульях сидели несколько человек в форменных рубашках, при галстуках и черных погонах с соответствующими знаками различия. Откровенно осмотрел их, поворачивая голову справа налево и удивился про себя.
Он ожидал увидеть кого-нибудь вроде тех, кто в компании загадочного инопланетянина — и при его непосредственном участии — попивал импортный вермут в аэропорту. Однако сидевшие перед ним пятеро не гармонировали не только со Структурой, но и, пожалуй, друг с другом. Казалось, их попросту выдернули из людского потока в самых разных уголках страны, заботясь исключительно о количестве, словно перед исполнителями поставили задачу, кровь из носу, за пять минут набрать требуемое число…
Невысокий щуплый человечек среднеазиатского облика и непонятного возраста, как это частенько с азиатами случается. Огромный широкоплечий мужчина с былинной бородой, светлой и окладистой. Бабенка — именно бабенка — средних лет, более всего смахивавшая на классическую продавщицу из овощного ларька, пухлая и круглолицая, с волосами, варварски выкрашенными какой-то дрянью так, что черный цвет порой казался фиолетовым, стоило ей легонько повернуть голову. Еще один невысокий, но довольно полненький, в отличие от первого, не лишенный кудреватости брюнет (с явственной проседью, правда), с унылым вислым носом и печальными темными глазами. Жилистый мужчина лет сорока пяти с худым лицом — обтянутый кожей череп, короткая стрижка, цепкий взгляд, на пальцах богатейшая коллекция синих татуировок-перстней.
— Прошу любить и жаловать, — сказал за его спиной прапорщик Шибко. — Константин Степанович Кирьянов, из пожарных. Обер-поручик. Ну что, споетесь?
— А это смотря какие песенки нудить, — живо отозвался татуированный, вскочил и, сунув руки в карманы форменных брюк (чистых и отглаженных по всем правилам, отметил Кирьянов), направился к новому лицу вихляющей, нарочито расхлябанной походочкой.
Остановившись возле небольшого черного столика, рывком вырвал из кармана правую руку, поставил на лакированную крышку какую-то серебристую полусферу с тремя пупырышками наверху и коснулся ее вкрадчивым, мимолетным жестом опытного карманника.
Полусфера тихо пискнула, и над ней проворно закружили синие, желтые и красные огоньки. Зрелище казалось совершенно безобидным, никто и не шелохнулся.
— Сма-атри суда, первоходок, — хриплым шепотом проговорил “расписной”. — И думай быстренько: мю-мезон в третий суперглас или в попу раз?
Он впился цепким и тяжелым взглядом, глаза стали по-настоящему страшными, давящими, но Кирьянов особо не беспокоился: он повидал в жизни всякого, в том числе и таких вот ухарей. К тому же плохо верилось, что даже в соседней Галактике процветают невозбранно классические зоновские “прописки”. Как-то не вязалось это с обитаемой, как коммуналка, Вселенной, воинскими уставами и суровым, настоящим полковником во главе здешней “точки”…
Подумав, он сказал миролюбиво:
— Не звони попусту, обер-поручик. Сначала правила растолкуй, а потом уж карты сдавай…
— Ты кому поешь? — страшным шепотом протянул собеседник. Крашеная тетка громко сказала:
— Миша, не выеживайся, не на зоне… Кому говорю? Человек как человек, люблю пожарных, они храбрые…
— Ох-ти, добренькая… — с ухмылочкой сказал “расписной”, не оборачиваясь к ней. Одним движением погасил свою блистающую штучку и убрал ее в карман. — Не пидер? Не стукач? Ну, тогда заходи в хату, хата правильная… Держи краба. — Он сунул Кирьянову руку. — Мишь-шя Мухомор, урка потомственный… Держись меня, жизни научу незадорого, спасибо скажешь…
— Сядь, потомственный, — прикрикнула на него фальшивая брюнетка. — Будем знакомы, Константин Степаныч, Рая меня зовут, обер-поручик. Оч-чень приятно!
— Моя звать Жакенбаев, — сказал азиат. — Моя капитана, однако…
Невысокий брюнет встал и раскланялся:
— Кац. Абрам Соломонович Кац, старший капитан. — Он помолчал и добавил горделиво: — Жидомасон.
— В самом деле? — поинтересовался Кирьянов.
— Это я уже к тому, если вы антисемит, — сказал Кац предупредительно. — Если да, вам будет приятно подумать, что эти жидомасоны и сюда добрались, а если нет, так нет… Поскольку я тут единственный еврей, ситуация требует организовать жидомасонскую ячейку… вступить не желаете совершенно бесплатно? Нас уже тогда будет двое жидомасонов, и можно будет строить планы захвата Галактики. Вы себе обязательно подумайте… А это вот, — он указал на соседа с былинной бородищей, — обер-поручик Герасим…
— Ври больше, — прогудел великан (голосище у него оказался под стать фигуре). — Трофим. Будем рады…
— Рек-корд… — сказал Миха Мухомор. — Трохвим аж пять слов подряд произнес, гарантом буду, метеоритный поток хлобыстнет! Ну да, Трофим, а кликуха — Герасим, смекаешь, за что, первоходок?