Он не снял сапоги для верховой езды, и шпоры гремели от каждого его шага. На нём был
чёрный охотничий костюм, кожаный с бархатными вставками, такой же чёрный плащ
развевался за плечами от порывистой, решительной походки. Он был в перчатках, поверх
которых на обеих руках тускло сверкали камни перстней. В правой руке он всё ещё
сжимал хлыст, словно шёл в конюшни проучить норовистую лошадь, или в людскую –
вытянуть нерадивого холопа.
– Это ещё что такое? – спросил он звучным, низким и резким голосом, остановившись в
трёх шагах от камина и в двух от Уилла – так близко, что мог бы при желании вытянуть
его той самой плетью, которую нетерпеливо стискивал его кулак.
На миг Уиллу почудилось, что он именно это и собирается сделать.
– Отвечайте! Или вы не понимаете вальендо?
– Монсир, – семенивший рядом Гальяна отвесил церемонный поклон, – разрешите
переставить вам досточтимого сира Уильяма Норана, почтившего нас своим визитом в
ваше отсутствие. Сир Уильям, разрешите в свою очередь представить вам сира Риверте,
нашего господина и повелителя.
«И вашего», – добавили его лисьи глазки, и Уиллу захотелось заехать ему кулаком в лоб.
– О, – сказал Фернан Риверте немного тише и как будто миролюбиво. – Что, в самом деле?
Вот это – Уильям Норан? В жизни бы не подумал. Вот смотрел на них, знаете ли, и гадал:
кто бы из этих двоих мог быть юный брат Роберта Норана. Просто-таки терялся в
догадках. Вы меня выручили… Гальяна, вы что, держите меня за идиота?! – рявкнул он
прежним тоном – и обвиняюще ткнул рукоятью хлыста в брата Эсмонта. – Я спрашиваю,
чёрт подери, кто это?
Уилл инстинктивно сделал шаг в сторону, закрывая брата Эсмонта собой. Если этот
кошмарный человек и впрямь решит распустить руки – пусть уж лучше достанется Уиллу,
чем священнослужителю.
Гальяна уже открыл рот, чтобы переставить брата Эсмонта по всем правилам, но Уилл
опередил его:
– Прежде всего, – сказал он как можно холоднее, стараясь скрыть за ледяной вежливостью
охвативший его гнев, – я спешу засвидетельствовать вам, сир Риверте, моё почтение и
благодарность за радушный и гостеприимный приём, оказанный мне и моему наставнику,
брату Эсмонту, в вашем доме. Воистину, не могу припомнить, когда в последний раз меня
принимали подобным образом. Затем спешу осведомиться о вашем здравии и выразить
самые искренние сожаления, что непогода испортила вам и вашим гостям сегодняшнюю
охоту.
Он умолк. Никто не прервал молчания.
Тогда Уилл наконец поднял глаза и впервые посмотрел Фернану Риверте в лицо.
Он знал, что этого человека считают красивым. Он и был красив – так, как могут быть
красивы демоны, чьей задачей является смутить, искусить и ввергнуть в бездну греха. У
него были резкие, но правильные и гармоничные черты: высокий гладкий лоб, прямой
нос, безупречно очерченные скулы и твёрдый, но не слишком крупный подбородок,
гладко выбритый, что лишь подчеркивало его форму. Брови по-мужски густые, но
изогнутые столь изящно, что им позавидовала бы любая женщина. И любая женщина
умерла бы от зависти к глазам, горевшим под этими бровями – тёмно-синим, с крупным
зрачком, оперённым густыми чёрными ресницами. Впрочем, насколько можно было
верить слухам, женщины предпочитали не завидовать этим глазам, а сходить от них с ума.
И не только женщины, если верить тем же слухам…
Это в самом деле было невероятное лицо, настолько же открытое и запоминающееся,
насколько холодное и злое. Уилл не мог себе представить его ни искажённым от горя, ни
смягчённым теплотой и любезностью, но невольно поразился тому чувству, которое
сейчас совершенно ясно читалось в складках красиво очерченного рта, в изгибе губ, в
слегка приподнятых бровях и блеске внимательных глаз.
Это чувство больше всего походило на любопытство.
– К чёрту погоду, – сказал Риверте, когда Уиллу уже казалось, что молчание затянется
навечно. – Она нисколько мне не помешала. Даже наоборот – нет ничего очаровательнее
дам в мокрых амазонках. Вам, сир Уильям, похоже, придётся простить грубость моего
мажордома. Он слишком вольно трактует мои приказы. Я велел ему просить вас
дождаться моего приезда, имея в виду, чтобы вы не ложились спать – я предполагал, что
могу задержаться дотемна. А он решил вас тут проморозить, чтобы ещё сильнее укрепить
ваше дружеское ко мне расположение.
– Но монсир!.. – запротестовал Гальяна, однако протест выглядел чересчур фальшиво.
Уилл молча следил за этим спектаклем, не понимая его цели. Первый гнев прошёл, но
отчего-то нынешний тон Риверте, вполне вежливый, оскорбил ещё сильнее, чем недавняя
грубость.
– Заткнитесь, Гальяна. Ну, что ж, полагаю, церемоний пока что хватит – у меня тут сегодня
небольшая пирушка, мне надо отдать ещё кое-какие распоряжения, так что, надеюсь, вы
меня извините. Честно говоря, я ждал вас ещё третьего дня и не очень готов именно
сегодня оказать вам должное внимание. – Он смолк, как будто задумавшись над чем-то.
Потом выражение его лица резко изменилось, стало почти кротким, и он сказал со
смирением, поразившим Уилла до глубины души: – Достаточно? Или мне встать на
колени и облобызать ваши сапоги?
– А?.. – Уилл разинул рот от изумления.
– Что, не надо? Ну, слава богу. Гальяна, отведите юношу в место потеплее, тут же можно
окоченеть до смерти. А вы знаете, что будет, если он здесь умрёт.
За всё время он ни разу не посмотрел на брата Эсмонта – с той самой минуты, когда
оскорбил его, указав в его сторону кнутом. Уиллу было от этого очень не по себе, и он
лихорадочно думал, что сказать, чтобы загладить так и не снятое оскорбление, когда
Риверте, уже шагнув прочь, к двери, бросил стоявшему рядом Гальяне:
– А святому брату, я думаю, можно будет выделить в сопровождение одного-двух солдат –
из уважения к нашим хиллэсским друзьям. И дай ему денег на дорогу. Чтобы не было
потом разговоров, будто я вышвыриваю за ворота божьих людей в одних портках.
– Но… сир! – воскликнул Уилл, шагнув за ним. – Брат Эсмонт явился сюда в качестве моего
сопровождающего. Я полагал, что он останется со мной и скрасит… – он понял, что
болтнул лишнее, и закусил губу.
Риверте обернулся и уронил на него взгляд, полный удивлённой досады – как если бы кто-
то наступил ему на край плаща.
– Монсир Норан, – сказал он с лёгкой, едва уловимой насмешкой, – до тех пор, пока
господь наш позволяет мне топтать созданную им землю, под моей крышей не будет
находиться поп.
– Вы кощунствуете! – вспыхнул Уилл.
– Конечно, – терпеливо ответил тот. – Собираетесь мне попенять?
– Мне разрешили взять с собой одного слугу, – сказал Уилл. Его голос предательски
дрожал, он не смел обернуться и посмотреть на брата Эсмонта, неподвижно стоящего у
камина. – Всего одного. Я думал, что…
– Могу себе представить, что вы думали. Не иначе как решили, что отправляетесь в
обитель чертей и демонов, раз потащили с собой святошу для оберега. Вы молоды, а
потому непрагматичны. Камергер послужил бы вам гораздо лучше. Гальяна, даю вам
полчаса на то, чтобы святой брат покинул замок. А потом бегом ко мне.
Пока он говорил, в зал вбежала собака – изящная рыжая гончая. Она подошла к Риверте и
с радостным визгом потёрлась о его ноги; не умолкая, он наклонился и погладил её.
Обращаясь к Гальяне, он уже шагал прочь, и пёс вился меж его ног, подпрыгивая и цепляя
плащ хозяина когтистыми лапами.
Когда дверь закрылась за ними, Уилл долго не мог отвести от неё взгляд. Потом закрыл
глаза.
– Брат Эсмонт, – не оборачиваясь, сказал он, – я не смогу.