разговоров. Даже Роберт, глубоко презиравший веяния моды, кажется, стал носить волосы
чуточку короче. И лишь много позже, когда Риверте уехал, стало известно, что он
привозил требование дани.
Уилл хорошо помнил тот день, и воспоминание ожило с новой силой, когда он переступил
порог бального зала замка Даккар.
Зал был полон. Полтора десятка пар кружились по нему в танце, ослепляя Уилла яркими
красками одежд и блеском драгоценностей. Свечи полыхали так, что, казалось, в замке
вспыхнул пожар. Длинный стол, стоявший в правой части зала, был накрыт и ломился от
яств. Музыканты на галерее не щадили ни себя, ни своих инструментов, и музыка гремела
так, что за ней нельзя было разобрать человеческой речи. Уилл немного постоял на
пороге, выискивая взглядом укромный уголок, в который он мог бы забиться. В конце
концов ему показалось, что скрытый за портьерой подоконник одного из окон для этой
цели подойдёт неплохо. Он пробрался туда, стараясь не столкнуться с кружащимися по
залу парами. Это был какой-то странный танец, незнакомый Уиллу: пары не сходились и
расходились, а беспрестанно передвигались по залу, рискуя налететь друг на друга и
передавить ноги всем окружающим.
Риверте не танцевал. Уилл заметил его сразу; он стоял, оперевшись локтем на каминную
доску, и слушал оживлённую болтовню дам, сидевших кружком вокруг него. Их пышные
юбки полностью погребли под собой ножки кресел, а огромные веера двигались так
рьяно, что Уиллу чудилось, будто он ощущает созданный ими порыв ветра. Дамы болтали
все хором, и Уилл не сомневался, что, в такой-то шумихе, Риверте не может разобрать ни
единого слова – что не мешало ему кивать и улыбаться с любезным видом, способность к
которому Уилл никогда бы в нём не заподозрил. Особенно внимательно граф смотрел на
пышную рыжеволосую леди с крайне рискованным декольте, сидевшую к нему ближе
всех; Уилл заметил книгу – ту самую, в бархатном переплете, – лежащую на столике
между ними. По-видимому, чтения фривольных стишков уже закончились. Уилл вздохнул
про себя. Он промедлил полчаса, а не четверть, как было ему отпущено, но не осмелился
не прийти вовсе. Теперь он об этом жалел: похоже, Риверте совсем забыл о нём и вряд ли
заметил бы его отсутствие. Что ж, всегда можно уйти так же незаметно, как и явился…
Для Уилла здесь было слишком светло и шумно, к тому же его смущали чересчур
оголённые плечи женщин и то, как близко их прижимали к себе мужчины во время танца –
они не держали партнёрш за руку, как требовали приличия, а фамильярно обнимали их за
талию. Уилл начинал понимать, почему преподобный Эдмон Тальянский в своём трактате
«О пороке» называл Вальену вместилищем плотского греха.
Музыка смолкла, лишь затем, чтобы почти сразу грянуть снова, но большинство пар
разбились. К группе у камина подошли ещё несколько человек, в основном мужчины,
разодетые, как и дамы, в шёлк и атлас и не меньше дам злоупотреблявшие
драгоценностями. Риверте от них ничем не отличался – но в то же время отличался,
неуловимо, однако весьма ощутимо. Он выглядел не менее вычурным франтом, чем все
эти пустые, жеманные, громко и манерно смеющиеся люди, но при этом не казался ни
манерным, ни пустым. Он, как заметил Уилл, мало говорил и в основном слушал, иногда
улыбаясь короткой, холодной улыбкой, от которой Уилла мороз продирал по коже и
которая отчего-то вводила тех, кому была адресована, в неистовый восторг. Один из
гостей (Уилл вспомнил его, как ни странно – он скакал рядом с Риверте по дороге из леса
нынче днём) попытался перетянуть внимание на себя и принялся что-то рассказывать,
чрезмерно жестикулируя и повышая голос. Дамы нарочито вскрикивали и закатывали
глаза, мужчины понимающе кивали, и только Риверте стоял, чуть отступив в сторону и
слегка откинув голову назад, и глядел на говорившего с настолько неприкрытым,
презрительным весельем, что Уилл поразился, почему никто из этих людей не видит, что
он насмехается над ними. Однако ему, без сомнения, было приятно их общество, иначе
зачем бы он их к себе приглашал?
– Хотите пунша, сир? – спросил кто-то совсем рядом, и Уилл, вздрогнув от
неожиданности, едва не свалился с подоконника. Рядом с ним, хлопая глазами, стоял
молоденький паж – не тот, которого посылали за книгой, но тоже асмаец. Видимо, Риверте
нравились асмайские мальчики. От этой мысли Уилл ощутил холодный узел,
стягивающийся в низу живота.
– Нет, благодарю, – сказал он, торопясь отослать мальчика – он боялся привлечь к себе
лишнее внимание. Тот поклонился и отошёл к паре гостей, продолжавшей танцевать –
Уилл видел, что они уже довольно сильно пьяны, судя по тому, что рука партнёра
переместилась с талии партнёрши на её грудь, а та либо не замечала этого, либо
нисколько не возражала. Уилл отвёл глаза. Один господь знает, до чего ему хотелось
отсюда уйти. А почему, внезапно подумал он, я должен здесь быть? Только потому, что он
приказал? Так что из того? Он мне не король.
С этой мыслью Уилл спрыгнул с подоконника – и, о ужас, зацепил ногой край портьеры,
запутался и чуть не упал. Ему удалось устоять на ногах, но он сбил на пол высокий
стоячий канделябр, горевший у окна. Раздался оглушительный грохот, и, как следовало
ожидать, все взгляды разом обратились на него.
Уилл обернулся, пылая от смущения. Одна из леди что-то воскликнула и указала на него
веером. Другая ответила ей вполголоса, но Уилл не слышал их и не видел. Он чувствовал
на себе только один взгляд: внимательный, насмешливый взгляд Фернана Риверте.
Выдержав паузу, позволившую гостям сполна налюбоваться на Уилла, топтавшегося
рядом с обрушенным канделябром, Риверте лениво поманил его двумя пальцами.
Жест был настолько фамильярный, что Уилл на мгновение застыл. Он был сыном лорда и
братом лорда, его род был нищ по меркам Вальены, но знатен и уважаем в его родной
стране – и он не мог, не имел права позволить обращаться с собой, словно с мальчиком,
вывезенным из дикого неотёсанного Асмая. Однако если бы теперь он гордо повернулся и
вышел прочь, то выставил бы Риверте дураком в глазах его гостей. И хотя именно об этом
Уилл мечтал больше всего на свете, в то же время он знал, что не должен настраивать
этого человека против себя, как бы ни хотело этого всё его существо. От этого зависело
слишком многое.
Поэтому он заставил гордость умолкнуть, поднял голову и неторопливо подошёл к
мужчинам и женщинам, сгрудившимся вокруг камина.
– Уильям, вы всё-таки пришли, – не дав ему сказать ни слова извинений за причинённое
беспокойство, бросил Риверте. – С чего это вы забились в угол? Присоединяйтесь к нашей
компании.
Уилл холодно поблагодарил, кланяясь дамам – и, менее глубоко, мужчинам. Риверте
назвал его имя своим насмешливым холодным голосом. Многие – но не все –
присутствующие ответили на поклон, а дамы захихикали, прячась за веерами.
– О, так это и есть сын славного лорда Бранда, которого вы убили этой весной? –
воскликнула рыженькая леди, сидевшая к Риверте ближе всех. Её жадно сверкавшие глаза
обшарили Уилла так, что ему стало неловко.
– Он самый, милая сира Элеонор, и с вашей стороны было крайне любезно напомнить о
сём прискорбном факте.
– Ах, прошу вас, Фернан! Все мы прекрасно понимаем, что происходит, не так ли? К тому
же мы все тут друзья, нам нечего стыдиться друг друга, – простодушно сказала та и
протянула Уиллу пухлую надушенную ручку. Уилл замешкался, потом поцеловал её
короткие пальчики и пробормотал какую-то приличествующую ситуации банальность.
– Бросьте, сира, вы его совершенно смутили, – услышал он над своей головой резкий голос