"И не только городов", - подумал Уилл, чувствуя странный, безотчётный страх, который нападал на него временами - совсем редко, и он никогда не мог понять, чего же, собственно, боится рядом с человеком, которого любит больше всего на свете. Риверте смотрел на него ещё несколько мгновений, потом резко наклонился и снова поцеловал, на этот раз жёстко, властно, нетерпеливо. Его руки требовательным хозяйским жестом обвились вокруг талии Уилла и перекатили его на спину, и Уилл задохнулся, инстинктивно разводя колени в стороны, когда ощутил на себе вес горячего, жадного, голодного тела - тела, которое хотело поглотить его, впитать и растворить в себе, слить с собой, как это делают великие города и вообще всё великое.
И позволить этому великому впитать и поглотить себя, раствориться в нём - это было прекрасно.
- Вы меня совершенно измотали, - пожаловался Риверте, отстраняясь от Уилла какое-то время спустя. Уилл не ответил - ему не хватало дыхания, он всё ещё судорожно хватал ртом воздух после бурного и продолжительного извержения. Риверте посмотрел на него сверху вниз - он всё ещё был на Уилле, в Уилле. Уилл чувствовал, как медленно опадает в нём могучая мужская плоть, и инстинктивно сжался, не желая, чтобы она покидала его тело так скоро. Риверте продолжал смотреть на него, вмяв руки в подушку по бокам от его головы, и Уилл молча потянулся к нему и припал к его губам обессиленным поцелуем, который, он надеялся, ответит лучше всяких слов.
Риверте не шевелился и не отвечал, позволяя Уиллу целовать себя. Потом слегка отстранился и осторожно сказал:
- Похоже, что я старею.
- Глупости, - устало фыркнул Уилл. - Вас по-прежнему с лихвой хватит на пятерых. И если кто тут кого измотал - ох, ну словом, вы же сами всё знаете, дайте отдышаться, в самом-то деле!
Риверте улыбнулся, сдержанно, но очень довольно. Этот разговор стал у них почти ритуалом в последние месяцы - прошлой зимой Фернану Вальенскому стукнуло тридцать пять, и он переживал по этому поводу намного сильнее, чем старался показать. Выглядел он точно так же, как шесть лет назад, когда Уилл увидел его впервые, и так же, как в те времена, устраивал своему любовнику выматывающие многочасовые марафоны, любя во множестве поз и множеством способов до полного изнеможения - уиллова, а отнюдь не собственного. И всё же Уилл замечал порой в нём легкую тень колебания, опасно граничащего с неуверенностью - чувством, столь чуждым графу Риверте, что Уилл считал своим священным долгом всячески способствовать его искоренению.
Он расслабился, не удержав лёгкий вздох разочарования, когда Риверте выскользнул из него и неторопливо улёгся рядом. Уилл часто задышал, когда пальцы графа пробежались по его лбу, небрежно убирая влажные от пота светлые пряди. Уилл смотрел в его лицо слегка помутневшим взглядом, ещё не до конца опомнившись после излияния, и чувствовал себя совершенно опустошённым, вымотанным, осоловевшим от счастья. В этот миг он не помнил ни о чём - ни о сианской знати, ни о сире Ирене, ни о короле Рикардо, который сказал... что же он там сказал?..
- Когда мы уедем отсюда? - хриплым шепотом спросил Уилл, и Риверте неопределённо пожал плечами.
- Как только его величество бросит строить из себя девицу на засватанье и примет мой план вторжения в Аленсию.
- Это долго?
- Это одному лишь вашему богу ведомо, Уильям, вот у него и спросите.
- Я хочу в Даккар. Вы обещали, что мы туда поедем, ещё прошлым летом.
- Значит, поедем, раз обещал. Я же обычно не лгу вам, не так ли?
"Да. Всего лишь недоговариваете", - подумал Уилл и закусил губу. А сам-то он чем лучше? Обмен небрежными фразами о поясе и подвязках не шёл у него из головы, засел там, колол ему мозг раскалённой иглой. Но он не спросил. Он знал, что не спрашивать - лучше. Правильней. Он сам расскажет, если захочет... когда-нибудь.
- Мне кажется, король вас ко мне ревнует, - выпалил Уилл прежде, чем успел понять, что говорит.
Пальцы, лениво блуждавшие по его мокрому лбу, остановились. Сонно прикрытые глаза, почти чёрные в полумраке, расширились.
- Уильям, я хочу задать вам крайне важный вопрос.
- Слушаю, - с замиранием сердца ответил Уилл, и Риверте, не меняя смертельно серьёзного тона, спросил:
- Вы в своём уме?
Уилл надулся и дёрнул головой, сбрасывая его ладонь со своего лба. Потом сел.
- Ладно. Я дурак. Вы это сегодня уже говорили, - раздражённо бросил он - и напрягся, когда знакомые сильные руки легли ему сзади на плечи и потянули назад, прижимая к широкой тёплой груди.
- Вы не дурак, Уильям. Вы дурачок. Это куда более простительно в вашем возрасте и с вашей внешностью. На кой ляд королю ревновать меня к вам, если это соперничество, буде кому-то взбредёт в голову использовать столь нелепое определение, проиграно им ещё до начала схватки?
- В-вы говорите... - запинаясь, начал Уилл - и задохнулся, когда Риверте быстро поцеловал его в висок.
- Я говорю, что только полный кретин в его летах может рассчитывать на то, что его предпочтут юному, гибкому и развратному телу вроде вашего. Я, вы знаете, в раздражении могу сказать о его величестве много нелицеприятного, но слыхали ли вы хоть раз, чтобы я называл его полным кретином?
- Н-не... не припоминаю...
- Вот и я о том же, - сказал граф Риверте и, развернув Уилла к себе лицом, ещё раз доказал ему, сколь привлекательно для него это юное, гибкое, развратное тело, которое Уилл ненавидел за слабость, и которому был благодарен за то, что оно подарило ему любовь этого человека.
Ну, может, и не любовь... скорее... ох, Уилл не знал, как это назвать. Да и какая, в конце концов, разница, пока он рядом.
Следующее утро - или, вернее, следующий день, потому что Уилл, утомлённый вдумчивыми ласками господина графа, крепко и сладко проспал до двух часов пополудни - принёс новость, в равной степени обрадовавшую Уилла и огорчившую. Хорошо было то, что они покидали королевский дворец. Плохо было то, что они не покидали Сиану - Риверте всего лишь решил перебраться в свой столичный особняк, и слуга, принесший Уиллу поздний завтрак, передал ему приказ сира Риверте немедленно собираться, дабы покинуть королевский дворец ещё до нынешнего вечера.
Уилл редко испытывал чувства столь смешанные, как в ту минуту, когда подчинился этому приказу.
Сианский особняк Риверте размерами, роскошью и укреплённостью мало чем уступал иным из его замков. Он стоял, разумеется, в лучшем квартале Сианы, на небольшом холме неподалёку от королевского дворца. Сиана вся была на холмах: линии домиков, в цветах которых преобладал белый и кирпично-красный, стекали по склонам к реке, пересекавшей город пополам, и, если подняться на самый высокий из этих холмов, то казалось, что вся долина затянута пёстрым покрывалом, расшитым сверкающей на солнце серебряной тесьмой. Там, среди этих холмов, таились сады, парки, фонтаны, площади, университеты, рынки, виселицы и бордели, там бурлила и горела жизнь, безудержная и легкомысленная, и зрелище этого неистового потока, куда более мощного, чем воды текшей через город реки, завораживало, хотя и одновременно слегка пугало. Уилл был рад, что они задержатся здесь чуть дольше - ему хотелось побродить по этим холмам, почувствовать, как они исчезают под каменным настилом мостовой, растворяясь в кишащем на них людском потоке, и одновременно он был не совсем уверен, что ему понравится это чувство. Как ни крути, девственные холмы Хиллэса, покрытые лёгким пушком свежескошенной травы да, изредка, украшенные одинокой скромной мельницей, нравились ему много больше.
В Сиане не было ни свежескошенной травы, ни мельниц - и уж тем паче их не нашлось в округе особняка Риверте. Он был огромен, но содержался в безукоризненном порядке - во всяком случае, по мнению Уилла, поразившегося полному отсутствию пыли и следов запустения в доме, хозяин которого навещал его в лучшем случае дважды в год. Однако Гальяна - вездесущий, всезнающий Маттео Гальяна, по-прежнему ни на шаг не отстававший от своего господина - после беглого осмотра помещений пришёл в бешенство и немедленно уволили половину слуг. Уилл не мог взять в толк, что ему здесь не нравится, почему он тычет в грудь управляющему своим длинным пальцем с мерзким острым ногтем (от его ногтей Уилла, как и прежде, бросало в дрожь), брезгливо перечисляя те богадельни и публичные дома, где, без сомнения, окажутся очень рады его услугам. Управляющий краснел, бледнел и зеленел, не смея спорить, а по окончании этой унизительной тирады трусцой побежал выполнять тысячу триста срочных указаний, которые обрушил на него Гальяна с требованием, чтоб всё было сделано до заката, ибо на закате прибудет Хозяин. Не знай Уилл этого Хозяина, он был бы, наверное, в ужасе от того, что за привередливое чудовище владеет этим роскошным домом и держит в страхе всю здешнюю челядь.