Омывая ступни рая.
(полная книга имеется на литресе)
Канат шел и весело раздумывал о прошедшем дне, принесшем ему две благие вести: первая и самая важная заключалась в том, что у него появился на свет долгожданный внук, а вторая – его мечта о строительстве большой отгонной точки, наконец, стала явью.
Он шел к себе домой, дабы порадоваться этими вестями вместе со своей престарелой матерью, а также любимой супругой и детьми.
Казалось, ничего не могло остановить его на пути домой, но у жизни на этот счет были совершенно другие планы. Канат услышал тихий плач за одной из юрт на улице, мимо которого в силу своего доброго нрава он не мог пройти.
– Кто здесь? – остановившись, спросил он. – Вам нужна помощь?
Но ответа не последовало. Правда и плач человек во тьме поспешил унять, дабы не привлекать лишнего внимания.
– Кто здесь? – повторил Канат, сделав шаг в сторону источника плача, как бы заявляя решимость помочь, – отзовитесь. Я не уйду пока не пойму, все ли у вас хорошо.
– Канат, это ты? – послышался голос во тьме.
– Да, а кто ты?
– Это Омурзак, – ответил голос во тьме, – у меня все хорошо, друг мой, можешь идти. Я просто ударился об пень ногой, и боль одолела меня, так что я здесь присел, но уже все в порядке.
Но Канат не намеревался уходить, пока не удостоверится, что с его другом действительно все в порядке. Сделав пару шагов по направлению к голосу Омурзака, тот рукой нащупал руку своего друга и принялся поднимать его.
На удивление Каната, для того, кто ушиб ногу, тот встал достаточно легко, так что джигит смекнул, что его друг плакал не по причине ушиба ноги.
– Друг мой, – молвил Канат, – давай я провожу тебя до твоего дома? Быть может, тебе будет тяжело идти либо же нога твоя обратно тебя побеспокоит, а я буду рядом и поддержу тебя.
– Зачем же? Не утруждай себя заботами обо мне. Ты, верно, шел к своей семье и детям, дабы разделить с ними свои радости. Я же не хочу быть причиной, которая оттянет момент воссоединения отца с семейством.
– Не переживай, – сразу же ответил ему Канат, – я не тороплюсь. Лучше посижу с тобой, пока тебе не полегчает, а потом продолжу свой путь.
И Канат сел рядом с Омурзаком на траву. Не проронив ни слова, те просидели около десяти минут, пока Омурзак не решил нарушить воцарившееся молчание:
– Знаешь, друг мой, мы ведь друг друга знаем с молодых лет, – начал он свою речь, – наши семьи дружат, начиная с наших отцов и кончая нашими детьми. Мы бываем друг у друга практически на каждом событии. Да что уже говорить, ты резал путы моему сыну – Шакариму. Но я не понимаю одного…
На этом Омурзак замолк, решив не заканчивать фразу.
– Смелее, друг, – поддержал его Канат, дабы тот преодолел свою нерешительность, – вместе, я уверен, мы сможем найти ответ на волнующий тебя вопрос.
– Ты знаешь, – опустив свой взор на землю, продолжил спустя мгновение Омурзак, – я рос в семье уважаемого человека. Наша семья не знала ни лишений, ни бед. Я, будучи сыном акына и владельца крупного табуна лошадей, не был знаком с горестями жизни. Отец потакал любым моим капризам…
– Продолжай, друг мой, – поддержал того Канат, когда Омурзак вновь остановился, – не стыдись того, чем хочешь поделиться. Знай, что коль ты доверяешь мне свой секрет, то не будет третьего человека в сказанном между нами.
После данного Канатом обещания, Омурзак, почувствовав облегчение, продолжил свой рассказ, уже не останавливаясь.
– Так вот мой отец был всегда груб с моей матерью. Он часто оскорблял ее, бывало, у них случались неприглядные вещи, свидетелем которых становился и я сам. Вначале, когда я был совсем мал, отец старался быть ко мне добрым, лишь изредка в пылу гнева наряду с матерью доставалось и мне. Когда же я подрос, то отношения между моим отцом и матушкой совсем испортились, и скандалы в нашем доме случались, чуть ли не каждый день.
После этих слов Канат, который до этого внимательно смотрел на лицо своего друга, почувствовав его переживания, перевел взгляд на юрту, что стояла перед ним.
А Омурзак все продолжал:
– Когда я видел, как мой отец, словно волк, кидается на мою беззащитную мать, мужчина, что крепчал во мне, требовал восстановить справедливость, и я старался остановить его сначала словом, но когда слово не помогло, тогда уже делом…