Следующие несколько секунд Сэмюэл С., задрав голову, взирал на закрытые ставнями окна и крону дерева, чувствуя на лице слабое тепло солнечных лучей. Впервые за пять лет ему в голову пришло следующее. Австрийцы отмечены печатью духовности. А вот он - животное, которое пока еще не значится в зоологических справочниках.
Четвертый день преподнес аромат липы в полном цвету и вязкий гравий в парке. Хозяйка предложила исполнить увертюру. А опера могла бы быть в постели. Сэмюэл С. переспросил, неужели это правда, Агнесса, неужели это действительно правда. Так-так, то есть вы имеете в виду, что мы сбросим всю одежду, вы будете тискать меня, а я - вас и наши тела переплетутся. Лицо Агнессы сморщилось: герру С. не следует так кричать - их ведь могут услышать.
- А что здесь такого. Пусть хоть весь мир узнает. Итак, начинаю петь арию.
И вот сегодня, в день женского изобилия, Сэмюэл С. лениво выбрался из дома с письмом в руках и вскочил в трамвай. Насвистывал - ко всему прочему пришел очередной чек из Амстердама. Щелкнул каблуками, явившись на место свидания. Они взобрались на левый склон Каленберга полюбоваться панорамой Вены. Он поправлял некоторые погрешности в ее речи, она перебила его:
- Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы думаете, что я - дура.
- Я этого не говорил.
- Зато вы с таким видом отвернулись, будто вам все про меня стало ясно. Между прочим, я перечитала всю классику. И считаю все эти книжки барахлом.
- Продолжайте, пожалуйста.
- А еще я прослушала курс по теории человеческих отношений. И на этот счет могу вам сказать кое-что новенькое. Все это тоже дерьмо. Только я не стала бы глумиться над этим, как вы. И все эти знаменитые французские соборы, которые вы считаете такими замечательными, полная дрянь. Я лучше полюбуюсь обычной бензоколонкой и получу от этого больший кайф, чем от ваших паршивых витражей.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Да хватит корчить из себя умника с этим своим дурацким "продолжайте, пожалуйста".
- Но я серьезно. Во французских соборах ведь заключена истинная красота. Или вы просто дразните меня.
- Очень мне надо вас дразнить.
- Хорошо, тогда я делаю официальное заявление. На самом деле вы обычная стопроцентная американочка, которой не терпится поскорей стать взрослой и не такой, как мама с папой. Но годы вас научат - в жизни все получится не так, как вы ожидаете.
- Знаем мы эту отеческую мудрость. Но вы-то сами так и не распростились со студенческой общагой, правда. На что вы живете. На подачки. Вы и не скрываете этого. Таскаетесь по библиотекам - проводите колоссальные исследования. Вы из тех, кому уютно и спокойно только в цитаделях образования. Ну и почему же вы не возвращаетесь домой, в Штаты. Сами знаете почему. Потому что вы не выдержите конкуренции. Вас выставят за дверь с такой скоростью, приятель, что вы и пикнуть не успеете.
Сэмюэл С. не смог сдержать слезы - они, как валуны, покатились из обоих глаз. И даже поднять руку, чтобы утереть их рукавом. Ее голос был где-то далеко - таким кажется едва различимый приглушенный рокот прибоя, когда лежишь на берегу: ветер стих и море совсем рядом. Как ее губы, ласково шепчущие:
- Ой, простите меня. Надо же, я не хотела вас обидеть. Я просто пошутила.
Веснушчатый нос Абигайль. Маленькие карие глаза. Большой рот, открывающийся во всей своей зубастой красе. Когда она вставала, хотелось рассмотреть и все остальное. Сейчас она сидела. А Сэмюэл С. стоял.
- Вы победили.
- Да бросьте вы.
- Да, ваша взяла. Я сам напросился. Что ж, я пойду.
- Не уходите.
Сэмюэл С. рывком нахлобучил кепку. Махнул официанту - тот, покачивая гигантским черным брюхом, поспешил смахнуть в черный бумажник купюру, брошенную Сэмюэлом С. на стол со словами "сдачи не надо". Официант грозовая туча - скупо улыбнулся и, поклонившись, удалился. Сэм С. медленно стянул свитер со спинки стула и взглянул на Абигайль.
- Вы не хотите, чтобы я ушел.
- Я не хочу, чтобы вы ушли.
- Ни у одного человека еще не хватало духу сказать мне все это. И все-таки я ухожу. До свидания.
Коричневый свитер волочился по земле - огибая столики, Сэмюэл С. уходил с залитой солнцем террасы. Вверх по ступенькам, на улицу, мимо старой церкви, в тесный раскаленный автобус, который, шумно трясясь, покатил вниз по петляющему шоссе в тенистый и сонный городок Гринцинг. Потом через дорогу, под навесом ждал трамвая, чтобы вернуться в Вену. Обхватив руками колени, Сэмюэл С. сидел на жесткой, повторяющей форму зада скамейке и силился не обращать внимания на тупую боль в "тылу". Как же пережить эти двадцать четыре часа до встречи с герром Доктором завтра в пять. Ничтожество. Пустозвон. Размякший и заплывший жиром не от успехов, а от неудач. Одиноко торчащий посредине громадного нуля.
Конечная остановка, сверкающий подземный торговый центр. Сэмюэл С. пересек площадку - она почему-то напомнила ему Америку. Застыл на мраморных плитах пола, среди суматошной толпы вышедших на обед венцев, лязга и скрипа прибывающих и отъезжающих трамваев. Испустил протяжный стон - боль перебралась в почки. Пальцы вцепились в бумажник и кошелек с мелочью. На него уставились, стали расступаться - по вожделенной дорожке он устремился в мужскую уборную. Сумасшедший пульс - невозможно сосчитать. Плеснул в лицо водой, судорожно глотнул ртом воздух. Справился с паникой: облегченно вздохнул, выпрямил спину, потащился назад по мрамору пола и навалился на поручни эскалатора. На улице он плюхнулся в такси и прошептал свой адрес. Дикобраз, растерявший все свои иглы.
За четырьмя плотно занавешенными окнами Сэмюэл С. пустил воду в ванной и смерил температуру. Хотя и не профессиональные, обширные познания в медицине: все его болезни развиваются слишком быстро. Трудно определить, какая из них убьет первой. Трясущейся рукой вытащил термометр красная ниточка вытянулась до 102 . Выронил его из рук - термометр разбился о носок туфли. Хватит ли времени, чтобы успеть добраться до вешалки в прихожей и повиснуть на руках. Проходит две минуты. Три. Вот и дверной проем. Черная дыра. Всегда открыта. Шагнуть туда, во тьму, и уже никогда не возвращаться назад. Кинуться вниз, не касаясь ступеней. Начинаешь падать, летишь назад, в свое прошлое, выкрикиваешь что-то на улицах - зовешь тех, с кем начинал свою жизнь. У них были волосы и руки, они ласкали, садились вокруг, просто садились вокруг тебя, маленького мальчика. Эх, если бы сейчас они опять погладили бы тебя, приговаривая: "Ну-ну, малыш, не бойся, успокойся, маленький".