Истошный вопль с лестничной площадки. Сэмюэл С. оцепенел на своей "дыбе", стал биться в заветную дверь. Страдальческий голос Гневной Агнессы.
- Герр С., герр С., что вы там делаете. Вы затопили все здание, вода уже льет по лестнице.
- Я умираю. Умираю.
- Сначала закройте кран.
Вода низвергалась через край ванны равномерным водопадом. Сэмюэл С. ошеломленно взирал на движение потока - настоящая река бежала по коридору и из-под двери вытекала наружу. Собственный микро-Дунай. Несущий свои воды вниз по ступеням, струящийся к парадному сводчатому входу, выбегающий на тротуар - там уже собралась небольшая толпа зевак. Их это забавляло: нескрываемое Schadenfreude, улыбки, чуть ли не похлопывание друг друга по спинам. Сэмюэл С. выскочил на улицу со шваброй в руке в сопровождении Гневной Агнессы - она размахивала другой шваброй над его головой. Толпа загоготала. И он был исцелен. Именно в этот самый миг, в этот самый день.
В среду, из-за этого комического дневного спектакля, Сэмюэл С. засыпал, терзаемый мыслью, что его могут выселить; эта мысль загоняла его в узкие дымоходы - болтающиеся ноги сдирали пласты сажи. Воскрес сегодня утром, в четверг, и, преодолевая минуту за минутой, дотянул до пяти часов. Пять минут ходьбы по кривой тенистой улочке. Сердце колотится, температура неизвестна. Мимо серой каменной церкви, где холодно даже летом. Лучи солнца пробиваются сквозь легкий прохладный туман. Прошествовал через громадные дубовые двери парадного подъезда и мощеный внутренний дворик. Миновал фонтан и клубы пара, вырывающиеся из открытой двери прачечной. Полутемный мрачный сводчатый вход, статуя Девы Марии. Свеча, горящая перед ее кротким лицом, крошечным красным ртом, голубым покрывалом. Сэмюэл С. отсчитал сорок шесть каменных ступеней, на каждой опираясь рукой о колено. На третьей площадке - массивная дверь. Громко стукнув, ступил в широкую прохладную прихожую и кинул кепку на вешалку. Поворот стеклянной шаровидной ручки. Следующая дверь, за рабочим столом сидит герр Доктор. Кивнул головой. В одной руке - свежезаточенный карандаш, другая покоится на желтом листе бумаги. Два высоких сверкающих окна смотрят в тенистый зеленый сад: под деревьями - белокаменные статуи, окруженные живой изгородью кустов самшита, два жирных сизых голубя, усевшись на сирень, клюют листья. Здесь часто играла маленькая тихая девочка в белоснежных перчатках.
- Добрый день, герр С.
- Ух, Док. У меня что-то головка пошаливает.
- Присаживайтесь, пожалуйста.
- Заклинило продолговатый мозг.
Сэмюэл С. приземлился и раскинулся в коричневом мягком кожаном кресле, добела истертом локтями, спинами и седалищами пациентов. В паузах между репликами - громкое тиканье огромных золотых настольных часов, отсчитывающих оплаченные минуты. В застекленном шкафу - семь толковых словарей и один технический: Сэмюэл С. частенько вынуждал герра Доктора туда заглядывать. На стене - дипломы из Вены, Гейдельберга, Берлина, Кембриджа. Горькое напоминание о горстке пепла, оставшейся от собственной ученой степени. Решительно скомканной однажды вечером и сожженной на глазах у спокойно улыбавшегося друга. Запах дыма, латыни, пергамента. Ты не ожидал, что все останется по-прежнему, что это всего лишь ярлык, залепляющий глаза: натыкаешься на стены, стоишь, неспособный ощутить вкус персика или заорать во время оргазма.
- Итак, герр С.
- Вчера я был полностью уничтожен. Прямо-таки раскатан в лепешку. Я отступил от своего правила: не возноси себя, принижая других. Я познакомился с одной девушкой. Чисто случайно. Она слышала обо мне. Даже о том, что я был самой колоритной и экстравагантной фигурой в Европе. Я решил, что это обстоятельство дает мне зеленый свет. Но она проскочила под носом и лягнула меня прямо в душу. И я подумал, Док, когда же я наконец соберусь жениться и завести детей - мне не хочется стать развратным стариком.
- У развратного старика, герр С., может быть жена и десяток детей.
- Ага, Док, вот вы и подключились - я все-таки вынудил вас высказать свое мнение.
- Продолжайте, пожалуйста, герр С.
Сэмюэл С. поджал губы. Герр Доктор разжал свои и потянулся длинными плоскими пальцами за маленьким белым мундштуком. В тисках взгляда Сэмюэла С. его рука примерзла к пластмассе. В затемненной комнате на стене качаются тени от залитых летним светом листьев. Герр Доктор осунулся. Сидит, посасывая пустой белый мундштук. В принципе, можно сделать разные выводы. Даже в грудном возрасте каждый человек хотя бы пару раз сталкивается с отсутствием взаимопонимания. Одна надежда, что у герра Доктора была полногрудая мамаша. За эти пять лет я, наверно, свел его с ума. Стоит мне войти, как он весь сжимается, готовясь к защите. И натягивает маску невозмутимости, когда я выдыхаюсь от серии собственных ударов, напичканных довольно дикими домыслами. Я сказал ему:
- Док, весь мир должен был полюбить меня с самого младенчества, а вместо этого коварно выскочил из густой зеленой чащи и выпихнул меня на поляну.
Герр Доктор медленно встает. Обходит меня сзади. Я смолкаю. Он просит продолжать говорить, пожалуйста. Спрашиваю зачем. Говорит, что ему просто захотелось размяться. Я понял, что довел его до улыбки - он прошел в угол к своему креслу и захихикал. Вероятно, герр Доктор все-таки выстоит.
- Я действительно разрыдался, герр Доктор. Значит ли это, что я окончательно свихнулся.
- Нет, герр пациент.
- Что мне было делать. Я решил: подожду минуту с опровержением. И на сей раз воздержусь от схватки. Она меня раскусила. Потом я поразмыслил. Что ж, хорошо. Она меня раскусила - значит, мы вполне можем узнать друг друга поближе. И я смогу пробраться сквозь заросли в самую глубь ее джунглей. Но, Док, меня беспокоит то, что я ищу все более молоденьких. Вот в чем дело.