– Подгони мне кар, – голос не повиновался, – следи за датчиками. И вот что: пока «Акуна» работает… не беспокоить.
****
Десантную машину Игер оставил парням, сам забрался в тесный, но прыткий кар, до отказа выжал рычаг, свечкой взмыв над Клётом. Опустевшая площадь, по крыши утонувшая в сугробах, ушла вниз, задрожали оледеневшие провода, выросли по правому борту толстые башни «Акуны», с распроклятой защитной системой на ближайшей верхушке, и грозно взревело море. Мелькнули огни в окнах школы, потом тревожные маяки на опорах космопорта, чёрным застлало горизонт, и транспорт, опасно ныряя, ринулся в ночь, наступившую днём.
Чтобы открыть двери базы, пришлось раскидывать сугроб предусмотрительно оставленной вчера лопатой. Нагрузка отвлекла, и в комнаты Игер ввалился способным на осмысленные поступки. Оставляя вокруг россыпь нетающего снега, стянул пропитанные смазкой штаны и жёсткий от пота свитер, замотался в покрывало. Он даже печку разжёг; Колло жил, как в пещере, отапливался углём, благо, хоть электричество провёл… Сида бы сюда, к железной архаике, и пусть подавится своими предупреждениями. Игер приложил к плечу последний припасённый инъектор, выхлестал полбутылки водки и вытянулся на лежанке. Ему совершенно не было холодно, напротив, внутри точно двигатель тарахтел, неуправляемый, готовый взорваться.
Спазм придавил, втискивая бёдра в кровать, Игер обхватил ноющий член, понимая, что к утру до крови натрёт, остервенело сжал пальцами нелепо и больно торчащий сосок. Отпустил, втянул воздух, вновь смял, двигая рукой в такт. Не помогало, а Сиду стоило коснуться, и тело покорялось, впервые даря не пытку – счастье. Ястреб ласкал его уверенно, заставлял приподняться, согнуть колени, вот так, да, распечатывал стиснутую дырку, размазывая липкую жидкость… Игер вывернув кисть, втолкнул в себя палец, челюсти свело, и он захрипел беспомощно, зажмурился, гася свет и ощущение реальности. Потекло сильно, обильно, пачкая покрывала, склеивая кожу, на краткий миг пришло облегчение. Новый горячечный приступ вздёрнул на колени, опрокинул вперёд, живот и бёдра сотрясала мелкая непрерывная дрожь, промежность пылала, голову сжимало в тисках, и он застонал вслух, послав волю подальше. Он здесь один, некого стыдиться, ему нужно, до безумия нужно – простое, словно восход, звериное, даже не наслаждение – разрядку, но настоящую, с любым, с кем угодно, – он же сдохнет когда-нибудь!
Кисть затекла, он оборвал попытки унять мучительно содрогающееся нутро, попробовал сесть и услышал стук. Кто-то припёрся на базу, Фрей и Фрейя ему заступники. Игер распахнул глаза и замер на лежанке, с поднятой вверх рукой, щекоткой смазки на ягодицах и идиотски высунутым языком. Света не было, он куда-то, на хрен, делся. Зрение перестроилось, вытягивая остатки излучения из предметов и стен, перед глазами посерело, и в сумерках повторился настойчивый стук.
– Господин! Пустите! Я потолковать, по делу! Много времени не отниму.
Голос незнакомый, по тембру угадывался Рысь; неважно – за дверью мужчина, а его сейчас размажет по лежанке, по полу. В сознании вопило нечто, режущими вспышками напоминая о клятвах, о позоре, о Радеке, но тупое тело уже сдалось, поволоклось по доскам открывать. Покрывало тащилось следом, Игер намотал тряпку вокруг пояса, прижав прилипший к животу член, захохотал над представившейся картинкой: клановый ментор вещает о неизжитых уникалами человеческих рефлексах. То был урок подавления страха, ментор тренировал навыки терморегуляции, выгоняя их с братом на мороз раздетыми. Как и много лет назад хотелось прикрыться, защититься от ударов стихии, тряпки ему вовсе ни к чему.
В дверь ворвалось снежное крошево, огибая рослого мужика в солидной куртке на меху. И у него рефлексы, людские, недодавленные, под стать сопротивлению течного самца, не желающего становиться добычей.
– Я Бёф, господин Игер. Всё пытался с тобой встретиться… – Рысь поперхнулся, высунул обветренный нос из-за ворота куртки, – у тебя электричество накрылось.
Накрылось, может, провода оборвало. Ветер впихивал гостя в комнату, Игер подвинулся, позволяя ему пройти, угодил босой ногой в лужу и опять засмеялся. Рысь скинул капюшон, добавляя мокроты на полу, ноздри раздулись, и у Игера яйца обожгло огнём. Хороша встреча! Пряный запах, ни с каким другим не спутаешь, мошонка разбухла, и течёт по расставленным ногам. У Рыси тоже течёт, до чего же весело.
Мужик рванулся к нему, обнял, царапая застёжками, сдёрнул покрывало. Громко сопя, накрыл ладонью поджавшиеся яйца, мягко, властно, так похоже на Сида. Игер вновь зажмурился, отдаваясь настойчивым рукам, безропотно выгнул поясницу, когда Рысь развернул его, принуждая опереться на край лежанки. Разум боролся отчаянно, подсовывая вечные кошмары, в нём звенела ненависть, а тело гнулось, подставлялось, умоляя смириться, принять неизбежное.
– Кто… кто ты, сволочь, такой?
Рысь уже расстегнул куртку, свалил её кучей на доски, притискивался сзади, тёрся твёрдым пахом. От него пахло водкой, куревом, дорогой пешком по сугробам и утрикой.
– Наняться пришёл, – Рысь положил ладони ему на ягодицы, будто им там самое место, – служить тебе хочу, господин… хочу. Ты не… не бойся, у меня есть… занятная ерундовина.
Это он дубинку свою так зовёт? Почему тянет ржать, истерика у него, что ли? Рыси крупные, везде крупные, точно. Игер всхлипнул, вывернулся из лапищ, глянул в потасканное, невзгодами и работой ожесточённое лицо, расплывающееся в медленной глупой улыбке. Рысь покопался в кармане штанов, извлёк пакетик, выудил из него резиновое прозрачное кольцо. Нет, не кольцо, похоже на чехол. У него пару секунд ушло, чтобы догадаться, куда чехольчик надевают, и он согнулся от смеха, треснувшись лбом о спинку лежанки.
– Здешние ерундовину очень уважают, – Рысь, кажется, немного совладал с собой, а вот Игера понимание сломало. Чехольчик полностью безопасен, если только не порвётся. – Инъекторами они не пользуются, дорого, и не любят тут уколов. Нужно же женщинам как-то справляться…
– Заткнись, – рыкнул Игер, крепче вцепляясь в дерево, – заткнись и снимай штаны.
Он встал коленями на лежанку, опустил голову, приготовился к боли – и она пришла. Но вначале Рысь напялил «ерундовину», покрасовался вздыбленным орудием достойных размеров, облапил измазанную задницу. И поцеловал в шею, отчего Игера попросту смяло, довело до хриплых приказов, которые он потом и за миллион йю не пожелал бы повторить или вспомнить. Рысь драл его, называя «господином», растягивал зад, вбивая член часто и глубоко, а резинка была скользкой, неживой и пахла яблоками.
– Господин, я твои провода проверю? А то страшно без тока.
Страшно без тока, без «Акуны» им конец. Игер с трудом отлепил мокрую от пота и слюны щёку от груди Рыси, прислушался к вою ветра, стуку снега в окно. Метель будто утихала, света по-прежнему не было. От последней скачки он почти сорвался в небытие, расстелился на этом мужике, два часа творившим с ним, что вздумалось. Опустошённая мошонка трётся о чужой живот, залитый семенем, между ягодиц елозит вялый член, задницу жжёт и саднит. На полу, рядом с лежанкой, валяются использованные «ерундовины». Любопытно, Сайдор одобрил бы резинки или посчитал не гигиеничными?
После душу отравит пакостная муть, после он со стыдом ощупает себя и вынесет приговор – так тебе, предатель, и надо. А сейчас косолапый, волосатый, гнусавый Рысь помог ему укротить зверя, посадил на цепь. Обеспечил отсрочку на несколько часов.