Тот, кто владеет «Акуной», владеет Клётом и космпортом в придачу. Ради этого он подсиживал Колло, переманивал у него клиентуру, оставил жадного сморчка без гроша. Захотелось смеяться. Долго, взахлёб, подставив лицо солнечному ветру. Месть наивному эмигранту, ничего не скажешь!
Он зацепился взглядом за худого, проворного Юргена, уже залезшего в кар. На Клёте эдаких мальчишек и девок прорва, школа вроде бы одна, вот ведь помойка. Оставить Колло управляющим? Увеличить его долю, заставив принять здешние развалюхи… будет забавно. И отдать Димме на контроль. Ворон и Колло ровесники, обоим за пятьдесят, но домергианин выглядит на двадцать, землянин загибается от старости и алкоголя. Сид бы шуточку оценил.
– Разберёмся, – Игер поправил увесистый пояс, – сейчас едем. Получим заказ…
– Господин, придётся задержаться. Недолго. К тебе Бёф просится, – Димма мотнул головой куда-то за низкий забор из листового пластика, – вы вчера договорились, плохо отменять встречу.
На миг Игера обуял подлинный ужас: не мог он забыть о встрече, самой ничтожной, неважной, будучи вдрызг пьяным, не мог! А если забыл, значит, допился, досиделся на инъекторах со сладеньким забытьём, земная дурь одолела безотказную память уникала. Сайдор, сука, прав, то есть был бы прав, вот только страх опять попасться в ловушку своей изломанной природы куда хуже забывчивости.
– Гони этого Бёфа прочь, – он ответил резче, чем собирался, и Димма отступил. Так отступали перед отцом, когда тот сердился. – У нас хватает народу. Понадобится – по свистку полсотни соберём.
Димма почтительно потупился. Его мальчишка, меж тем, крутил рукоятки на панели кара, потешно и омерзительно встряхивая пушистой чёлкой. Полукровка, конечно, но ладный, смекалистый.
– Бёф из клана Свинец, тридцать лет, всему обучен, из линии…
– Дай-ка отгадаю. – Заплатил неведомый Бёф его шустрому прислужнику за протекцию, что ли? – Из линии Рысей. Кто мне объяснит, отчего на Земле полно рысьей породы?
Кажется, у него получается вгонять подчинённых в дрожь, не повышая голоса, не опускаясь до склок: Димма смешался, умолк. Игер давно подражал отцу, всякий раз заново поражаясь действенности приёмов Алари Спаны. Но отца уважали, поклонялись ему, предателя и бывшего наследника лишь терпят.
– Нас и на Домерге больше всех линейных, – с обидой пробурчал один из Рысей, топтавшихся у кара. – Господин, чем мы заслужили упрёк?
– Нормально, парни. – Ему надо выпить, вот что. – По местам.
Димма согнал сына с кресла пилота, сел за штурвал, остальные втиснулись следом. Игер привычно опустил руку между сидениями: фляжка была холодной, наполненной доверху. Лимонная водка, гонят в знаменитом на весь Клёт заводике, Димма покупает её каждый день. Для драгоценного босса, надирающегося от рассвета до заката.
Кар тяжело присел, вздыбив тучи песка, оторвался от площадки, закашлялся изношенным двигателем. Мальчишка Юрген пискнул, прилип к стеклу. Заткнись, сделай милость, заткнись... Игер отвинтил крышку, глотнул. Внизу потянулась полоса редкого чахлого кустарника, мелькнул шишак скважины, а потом вширь раскинулось сине-жёлтое море. Песок, вода – вот вам Европа, колыбель человечества. Вдалеке серебрился космопорт – ни единого корабля на стартовых опорах; в белых бурунах торчала заброшенная нефтяная платформа, в своё время нефтяники построили и «Акуну», и Клёт, но они давно ушли, и теперь побережье держат компании лихих парней, проще говоря, банды.
– Папа! Папа, смотри… – настырный шёпот лез в уши. – Это же старый город?
– Ага, город, – Димма и не подозревал, что его невинный трёп с сыном режет любимого господина без ножа, – затопленный, видишь? Одни верхушки остались. Ледники растаяли, море поднялось, ну и прощай город. Тут была столица, как её… парни, как?.. Норгия?
– Норвегия вроде, – просипел всё ещё обиженный Рысь, – богатая, болтают, страна, а что уцелело?
Норвегия, именно. Сид предусмотрительно отрыл справочник по земным городам, и в пути до хреновой праматери они изучали ролики, иначе придушили б друг друга. Норвегия, Франция, Германия, огромные страны с сотнями городов, исчезли, точно не было никогда. И теперь ветер пустынь перекатывает песок над руинами, нищими посёлками, убогими станциями и портами. С высоты падать больно, уж это-то белая раса усвоила твёрдо.
– Да я не историк, Юр, откуда мне знать? Земляне шалили с климатом, вот ледники и растаяли. Африка совсем замёрзла, что-то напрочь утонуло, большая страна какая-то… не помню.
– Пап, люди… они успели спастись? – спрашивает, а нос к стеклу прижал, нос-кнопка, для уникала несуразица. – Они же улетели?
– Чему вас в школе учат?! – Димма зря кипятится, они свыклись, налюбовались на унижение предков вдосталь, для мальчишки пока удивительно. – Белые улетели, ещё когда с цветными войны шли. Собрались – и фьють! На Мелиаду, Эпигоны, Новую Землю…
– И на Домерге, – ну, кое-что болтушка Юрген выучил. – Пап, тогда почему… почему мы вернулись?
Замечательный вопрос. С размаху прямо под дых, аж языки прикусили, судя по тишине. Радек вырастет, тоже спросит, но не у него и не у Сида. И не обязан он объяснять чужому сыну их общее бесчестье. Игер стиснул флягу в кулаке:
– Белые раса бойцов, слыхал?
Мальчик уставился на него жгучими вороньими глазами, всё ж масть видна.
– Мы вернулись драться, – лихо соврал; парни загудели, кто-то засмеялся, Юрген по-отцовски засветился восторгом. Бой за возможность остаться, вернуться? За последнее он бы подрался. Игер сделал глоток, покатал по горлу ледяную едкую жидкость, поморщился и отвернулся к песчаному морю.
****
Сволочи, стоят, чавкают табачными жвачками, мусолят губами сигареты и насрать им.
– Наша школа! Наш Клёт! Или собираем деньги, или наши дети вырастут дебилами!
Пауль шарахнул кулаком по жестяному краю прилавка, звон пошёл до края площади. Масик уцепился за его штанину, Пауль хотел стряхнуть, передумал. Они знают, что у него самого трое, знают, что не за себя одного старается, так пусть смотрят! Он рывком подхватил Масика, водрузил на прилавок. Женщина в толпе сдёрнула потрёпанную шляпу, закричала заливисто:
– Правильно! А кто денег даст? Вон Лайла вчера рыбу продала, карманы набила!.. Плати давай! У Гарри дом под железом, он заплатит! У меня ни йю, клянусь чем угодно!
Толпа согласно загалдела, ещё бы. Бедняков в посёлках куда больше, чем богачей, всегда приятно свалить ответственность на других. Сейчас они отыщут крайних, те заартачатся, и Клёт останется без школы. И без больницы, но о ней Пауль пока не заикался. Менторша, с трудом выцарапанная у владельца скважин, глядела умоляюще и норовила спрятаться за Олив. Детей водного хозяина менторша учила азам, школьники требовали слишком много усилий, и если ей не будут платить… Олив, молодчина, стиснула локоть чересчур робкой наставницы, подтолкнула вперёд. Дочка и не представляет, какая она для него поддержка. Масик ещё клоп, для Лукаса приёмный отец так и остался навязанным недоразумением, вся надежда на Олив.
– Вы, что же, считаете, мой отец для себя денег просит? – Олив перекинула льняные туго заплетённые косы на грудь. – Мы хотим учиться…
– За себя говори, дура!
Лукас, чёртов засранец. Старший из приёмышей Пауля подпирал ближайший прилавок, около месили рыночную пыль дружки, такие же обормоты. Юные и уже плоские, как столешница, морды, тупость, лень, неверие. Половине взрослых на Клёте даже писать-читать не нужно, и детям внушают, стараются. Мол, пойдёшь рыбаком, будешь уголь добывать, сою выращивать, мускулы накачаешь да куража наберёшься, и в наёмники примут. Бегать по округе с оружием, чтобы боялись, – предел мечтаний здешнего отребья. Иногда Паулю вздоха до срыва не хватало. Схватить Лукаса за светлые вихры, хлестнуть по наглым губам, повалить на землю и отпинать. Наверное, с родным сыном он бы так и поступил. У него аж кулаки зачесались, но Масика не оставишь – сверзится с прилавка, а Лукас пользуется беспомощностью, посмеивается.