Я стою у постели, плохо чувствуя себя из-за нее.
– Смакерсу хочется, чтобы ты не боялась, – говорю я. – Смакерс говорит, что ты не одна, и все будет хорошо.
Ее сухие губы шевелятся. Если бы я могла как-то помочь ей: чтобы каким-то образом она не боялась, но это совершенно неизбежно в ее ситуации. Это не зависит от вашей религии. Неизвестность всегда пугает, а смерть – это конечная величина неизвестности.
И как раз в этот момент в палату незаметно входит медсестра. Она замечает Смакерса, прежде чем я успеваю накрыть его простыней, как обычно делала это.
– Здесь нельзя находиться собакам!
Я растерянно говорю, делая удивленное лицо:
– Другие медсестры ничего не говорили о собаке...
Так как они не видели собаку.
– Вам следует увести животное.
– Убирайтесь, – хрипит Бернадетт.
– Мне жаль, – говорит медсестра. – Животные не допускаются.
Я прошу.
– Пожалуйста, – говорю я себе под нос. – Собака – это все, что у нее есть. Позвольте оставить ее ей.
– Правила больницы.
Я оглядываюсь назад на Бернадетт, которая нервно сжимает мех Смакерса, что он не слишком долго терпит. Я поворачиваюсь и кладу в защитном жесте свою руку на руку Бернадетты, чтобы прекратить то, что она делает.
– Еще пару минут, – говорю я. – Если бы это была служебная собака, вы бы впустили ее сюда. Вы не можете притвориться, что это служебная собака? Я имею в виду, она ведь одна.
– Вам придется унести животное.
– Еще несколько минут, – говорю я.
– Я вызываю охрану.
Она разворачивается и уходит. Охрану.
Я обращаюсь к Бернадетт.
– Животное, – говорю я. – Пожалуйста.
Она обращает внимание только на Смакерса. Ее дыхание неустойчивое. Она расстроена.
Охрана выбросит нас, и я, вероятно, не смогу провести Смакерса сюда снова. Значит, это последний раз, когда Бернадетт видит Смакерса, и, скорее всего, она это осознает.
Я ощущаю подавленность и беспомощность, но и то, что сейчас происходит что-то очень важное. Будто имитировать шепот животных – действительно важная работа.
Тогда я придумываю историю.
– Смакерс хочет кое-что сказать вам, Бернадетт, – говорю я. – Он хочет сказать вам то, чего он никогда не говорил вам раньше.
Она шевелит губами. Ничего не выходит, но я знаю, что она хочет сказать мне.
Расскажи мне.
Это то, что она всегда говорит мне, когда я заявляю, что у Смакерса какое-то важное сообщение для нее.
Всякий раз, когда я передаю мысли Смакерса, я использую «любопытное слушающее лицо», а также немного изменяю свой голос. «Я ненавижу, когда моя миска с водой очень сухая, Бернадетт. Иногда мне очень хочется пить!» Или: «Ты не должна больше приглашать этого очень скудного мастера, Бернадетт, если хоть кого-нибудь, кому ты доверяешь, нет рядом. Мне это очень не нравится. Еда в холодильнике очень пахнет. Может, она очень старая».
Смакерс слишком часто использует слово «очень».
В дополнение к бытовым вопросам, Смакерс является хорошим способом для поднятия морального духа и поощрения. «Твои рубашки с цветами очень красивые. Пожалуйста, раскрой шторы, Бернадетт, я люблю наблюдать за птицами. Я очень счастлив, когда ты поешь».
По-моему, пение Бернадетт было главной страстью Смакерса. И, как оказалось, судя по тем песням, которые я слышала за три года, проведенные с ней, Бернадетт была на самом деле хорошей певицей.
– Это очень важно. Ты слушаешь? Смакерс хочет, чтобы ты знала, что у него есть брат. Близнец.
Бернадетт, кажется, слушает.
– Смакерсу горько вспоминать, но он тебе расскажет. Брат-близнец Смакерса умер еще щенком. Его звали Ликки Ликардо.
Губы Бернадетт расплываются в улыбке.
Ей понравилось имя?
– Какой придурок назвал его так? – квакает она.
А, ясно.
– Ммм... это не важно. Ликки Ликардо живет в другом мире. Он выглядит так же, как Смакерс. Смакерс рассказал про вас Ликки. Ликки очень сильно нужен друг, и он ждет вас в другом мире. В светлом мире. Он абсолютно такой же, как Смакерс. Вы точно спутаете его со Смакерсом. И вы сами будете знать, что он говорит. Я вам не понадоблюсь.
Когда-то я читала об этом в книге о древних племенах, где, если умирал король, его королева, слуги и домашние животные убивались и хоронились вместе с ним, чтобы сопровождать его в загробную жизнь.
Этот Ликки Ликардо что-то типа того же, но в менее сумасшедшем проявлении. Он будет тем домашним животным, которое будет сопровождать ее в загробную жизнь, в то время как настоящее животное с его заклинателем останутся на Манхэттене.
На самом деле, дыхание Бернадетт становится спокойнее.
– Так вот. Я позабочусь о Смакерсе, как я и обещала, но Смакерс должен получить кое-какое обещание от вас. Вы слушаете?
Она шевелит губами. Расскажи мне.
– Смакерсу очень нужно знать, будете ли вы заботиться о его брате. Ликки точно такой же, как Смакерс, Бернадетт. Он не может дождаться, когда вы встретитесь с ним.
Судя по тому, как ее рука гладит Смакерса по шее, думаю, ей это нравится.
Я продолжаю:
– Смакерс говорит, что вы очень сильно полюбите Ликки. О, вау! А еще Смакерс говорит, что Ликки виляет хвостиком прямо сейчас, он не может дождаться вас. Он виляет хвостиком точь-в-точь, как Смакерс, когда видит вас.
Лицо Бернадетт определенно смягчается. Я поступаю неправильно? Я не знаю. Но опять же, я прошла слишком долгий путь вниз по дороге неправильных вещей.
– У Смакерса есть еще кое-что важное, что он хочет сказать вам. Инструкция! Он говорит, что вы должны спеть, сидя на радуге, как только доберетесь до другого мира. Смакерс говорит идти на свет, и тогда вы увидите Ликки Ликардо, виляющего хвостиком. А затем вы должны будете немедленно спеть на радуге.
– Какого черта здесь происходит?
Я замираю, как кролик в свете фар, или, скорее, как какая-то девственная жертва под яростным взглядом мужчины в идеально сидящем на нем костюме. Самый могущественный и влиятельный принц стоит в дверном проеме в данный момент, хотя слово «стоит» не совсем подходит для него. Он владеет им. Доминирует над ним. Властвует над всем миром, как Бог.
Его коричневые волосы невероятно блестят, отдавая золотом в тех местах, куда падает свет. В нем есть что-то очаровательное, но это что-то больше похоже на демоническое очарование. Его глаза кобальтово-синего цвета. Ледяные кинжалы, нацеленные на убийство.
Мое убийство.
Как давно он там стоит?
– Какого черта..?
Бернадетт вновь начинает цепляться за Смакерса.
– Тс-с, – шепчу я, прикладывая палец к губам.
Он выпрямляется, будто «Тс-с» – какая-то странная команда для его ушей, а я полагаю, что это так. Этот парень не тот, кому ты сможешь указывать, что делать.
– Что за херню ты вдалбливаешь в голову моей матери?
Матери? Это заставляет меня напрячься. Это ее сын?
– Ну.., – я скрещиваю руки, – о том времени, которое вы провели с ней.
Он ругается и властно шагает по комнате.
Он напоминает мне о мстительном Боге с одной из тех древних картин, которые висят в опере. Настроение: уничтожить землю. Но этот Бог носит костюм вместо струящихся одеяний. Мстительный Бог 2.0: страшно-горячая Уолл-Стритская версия, рожденная, чтобы жестко убивать в зале заседаний.