Горголи — он кричал, что убит его подчиненный, поэтому Управа должна как минимум присутствовать при задержании английского шпиона. Хотя я и пыталась убедить Ивана Саввича в том, что приставы и городовые не имеют никакого опыта в таких историях, он был непреклонен, и Аракчеев не смог не уважить настойчивое требование обер-полицмейстера.
Бенкендорф, еще не вникший в работу Тайной полиции, тоже проявлял дюжее рвение, полагая такой казус отличным началом для своей карьеры. Вот только все его предложения виделись мне абсолютно дурацкими, но Александр Христофорович парировал все возражения тем, что дело сие — политическое, заняться им должно его ведомство.
Уже после, оставшись с графом наедине, я вдруг сказала, что в России не существует до сих пор службы, которая бы занималась не расследованием преступлений, не сыском по врагам внутренним, а благородным ремеслом иноземной разведки и противостояния заграничным коллегам.
— Есть Управление генерал-квартирмейстера Главного штаба, — задумчиво ответил Алексей Андреевич. — Но Вы правы, деятельность его слишком скромная. Не было больших войн давно, вот и упущение такое допустили.
Он взял перо и сделал пометку на уже исписанном листе бумаги.
Как бы то ни было, но все пошло наперекосяк с самого начала.
Первым делом пособачились главный пристав и полковник от Тайной полиции, и причина была совсем уж мелкая: управский по старой памяти назвал коллегу канцелярским, а того это почему-то взбесило.
Второй казус произошел от этого же: ругающееся начальство не смогло договориться о том, кто и как действует, поэтому едва пироскаф подошел к причалу и опустил сходни, по ним толпой, расталкивая друг друга, кинулись люди, на мордах которых крупными буквами было написано служебное рвение. На корабле началась паника, суета, а я уже тогда принялась грязно ругаться.
И, наверное, ситуацию еще можно было бы выправить, но полицейские Бенкендорфа стали хватать матросов и пассажиров, устраивая допросы прямо на палубе. Капитану, требовавшему прекратить произвол, двинули в скулу, а руки его скрутили. Аракчеев, наблюдавший все действо вместе со мной со стороны, гневно сопел и посматривал недобро в сторону генерал-майора, а тот даже не чувствовал тучи, стекающиеся к его голове.
И в секунду, когда послышались выстрелы, я совсем не удивилась, а просто направилась к пироскафу. За мной вслед, хотя мы же на судно идем — в кильватер! — пристроилась четверка охранников, Аракчеев остался распекать Бенкендорфа.
— Саша, поднимаемся сначала мы с Гришей, потом Вы, за Вами Аслан с Андреем, — дал указание Тимофей.
В таких ситуациях длинное «Александра Платоновна» мы договаривались опускать.
На палубе творился полный беспорядок, приставы и полицейские бегали за людьми, заламывали им руки и бросали на доски. Снова послышался выстрел, и я достала револьвер, то же сделали и мои нукеры.
— Несколько секунд! — раздалась моя команда.
Охранники выстроились вокруг, не подпуская ко мне никого.
Свет отозвался легко, и буря чужих страхов стала мне наградой. Вокруг разрасталась паника, но я искала что-то, что выбивалось бы из этого порядка хаоса. И ведь нашла.
— В заднюю часть и вниз, — показала я рукой, не представляя, как правильно называются все эти корабельные постройки. Мачта — она вроде мачта и есть, но знаю, что у моряков для многих привычных вещей имеются свои особенные имена.
Тимофей рявкнул на расхристанного полицейского, от красноты лица которого можно было прикуривать трубку, чтобы убрался с дороги и не смел задавать вопросов, а тем более препятствовать. Применять талант на других я пока опасалась, хоть и не могла объяснить, почему. Но что-то сдерживало от этого, хотя было бы просто очистить себе путь волной ужаса.
Озарение я тренировала, и охранники мои стали в этом моими верными помощниками. Ох, как они на меня наседали, уверяя, что это их добровольная тягота, и не стоит мне жалеть их! «Александра Платоновна, Ваш дар — это Ваше оружие, его надо уметь применять! И нам надо знать, на что Вы способны», — говорил Григорий и уходил прятаться среди тюков на заводском складе поздним вечером. И я училась: навострилась ощущать людей, не видя их — по отголоскам страхов и переживаний, приспособилась напускать ужас вокруг себя или в одном направлении, опять же вслепую. Пусть озарение получалось слабое, но Андрей как-то проворчал, что ему и от таких толик каждый раз не по себе, что уж говорить о человеке не готовом. В такой момент охраннику хотелось бросить пистолет и бежать без оглядки.