— Стройте, но так, чтобы здание проветривалось хорошо. И работников меняйте чаще, иначе не напасетесь их.
В цехах по производству паровиков порядок был идеальный. Мастера, видя меня, отвлекались от работы только для того, чтобы вежливо поклониться. С недавних пор здесь произошли большие изменения: теперь не один человек от начала и до конца собирал двигатель, а делал только одну часть, передавая ее дальше. Выделка сразу же увеличилась, а количество негодных машин снизилось. В дальнем закутке уже третий месяц несколько работников возились с самобеглым экипажем, как они его называли. Трудились над ним больше в свободное время, на что я дала свое разрешение и велела выделять материалы. Это казалось нелепой забавой, но почему-то прекращать затею умельцев не хотелось. Пока это чудо могло кататься взад и вперед, чадя дымом и паром, оглушительно стрекоча и громыхая, однако не умело останавливаться в нужном месте, а скорость оказалась сравнима с шагом больной кобылы. Сейчас мастера ладили механизм для поворота, старший из них начал было объяснять, но я слушать не стала, пожелав удачи в нелегком деле изобретательства.
— Баловство, — хмыкнул Вяжницкий. — Пар — не самая подходящая вещь для столь малой повозки, слишком много воды и дров с собой приходится везти.
— Пусть маются, глядишь, из этой затеи какие другие полезные идеи появятся. Помяните мое слово, Степан Иванович, пройдет время, и о лошадях мы забудем, будем передвигаться вот на таких смешных каретах.
— Не верится, Ваша Светлость.
— Кто бы мог поверить, что от Петербурга до Москвы будете за день доезжать? — парировала я, и управляющий не нашелся с ответом, однако скепсис свой сохранил.
С завода я отправилась к Аракчееву, где обнаружился и Бенкендорф. Ко мне Александр Христофорович подошел с поклоном и извинениями за проваленное задержание агента. Что меня подкупило — он не стал валить неудачу на Горголи, признавая свою вину.
— Каюсь, что не принимал Вас всерьез, Александра Платоновна. Но сейчас понимаю, почему с таким пиететом к Вам относятся и Алексей Андреевич, и Федор Васильевич.
— Льстите мне.
— Ни в коем разе! Впечатлили Вы меня своей атакой на пироскафе, Богом клянусь. Меж тем позвольте доложить, что все дно чуть ли не до залива обыскали, но сумки англичанина никакой не нашли. «Саванна» сгорела полностью, там тоже ничего не осталось.
— Плохо, — зло бросила я. — Не с пустыми же руками он приехал.
— Плохо, — согласился Бенкендорф.
В этот момент адъютант Аракчеева пригласил нас пройти в кабинет графа. Даже не здороваясь, новый начальник Тайной полиции продолжил:
— А вот в Красном селе интересно вышло. Там оказались и Лунин, и Бурцев. Пытались подбить Чернышева на сопротивление, но он их сам повязал, когда узнал, в чем обвиняют его гостей. Оба при допросе подтвердили, что имели переписку с господином Дюпре, который науськивал их на покушение против Императора и установление народовольческой власти!
— Вот только никаких бумаг обнаружить так и не удалось кроме того письма, что в доме Лунина нашли, — хмуро сказал Аракчеев.
— Тогда не понимаю, в чем толк от меня сегодня, — удивилась я. — Раз ничего неизвестно.
Граф встал и вручил мне толстый конверт, украшенный императорской печатью.
— Здесь, Александра Платоновна, высочайший указ о Вашем путешествии в известное место и подробные сведения о подготовке. Ознакомьтесь, запомните, с кем и где следует обговорить свое участие и сожгите. И будьте осторожны, граф Каледонский объявил Вам войну и перешел к наступлению. Сам он сидит в Лондоне и носа оттуда не кажет, гадит с расстояния.
— И Ваша служба во дворце отменена быть не может, — добавил Бенкендорф. — Безопасность будущего Императора превыше всего сейчас, до коронации совсем немного времени. Сначала в Москве, потом в столице.
Я задумалась и дала один совет:
— Если Николай Павлович в Москву и обратно поедет поездом, то пусть скорость снизят. Лучше ехать будет дольше, но в случае чего никто не пострадает.
Мужчины переглянулись с удивлением, и Алексей Андреевич хмыкнул. Об возможной устроенной аварии на колесопроводе никто из них не подумал.