– Итак, тридцать семь пятьсот раз, тридцать семь пятьсот два, тридцать семь пятьсот три. Продано! Продано нашему постоянному посетителю, имя которого мы все НЕ знаем. Да и на хер оно нам не нужно!
По залу пробежался хохот.
– Сами снимете или доверите вашему покорному слуге? – ерничал Еврей, подходя ко мне. Он получал скотское удовольствие от происходящего, и все его существо, начиная от движения и заканчивая голосом, вибрировали и звенели, как натянутая струна.
– Давай сам, – пропыхтел обладатель густого баса откуда-то с передних рядов. – Меня че-то ноги уже не несут…
Снова волна смеха.
– Как скажете, господин.
С этими словами Еврейчик подошел ко мне достаточно близко, чтобы я учуяла запах его ненависти, смешанный с запахом молодой кожи:
– А ты неплохо пошла, сучка. Не ожидал, что на такой потрепанный товар будет такая хорошая цена.
– Тварь… – шепнула я, слыша в собственном голосе предательскую дрожь. – Как же ты подыхать не боишься? Как на том свете оправдываться будешь? Неужто думаешь, что тебе все это простят? Веришь, что не придется расплачиваться? Что все это сойдет с рук?
– Ну, как видишь, сходит, – сказал Еврейчик, улыбаясь мне прямо в лицо. И, обходя меня вокруг, становясь за моей спиной, он напевал что-то веселенькое себе под нос. Я почувствовала, как тесьма, которой затягивался корсет, стала слабеть.
– Не трогай меня! – рявкнула я.
– Извини, подруга, но за тебя «уплочено», – последнее слово он намерено исковеркал – все трое были очень грамотными, и это непроизвольно резало слух, потому как от таких сволочей…
Корсет ослаб, отпустил мое тело и спал с меня на пол. Толпа взорвалась аплодисментами и одобрительными криками. Горячий свет софит теплом обжег мое голый живот и грудь, которая все еще была прикрыта бюстгальтером. Стыд горячей волной окатил меня с ног до головы. Я мгновенно покрылась испариной, а голова просто взрывалась от прилива крови – она горела, объятая огнем. Я была благодарна лишь тому, что мое лицо спрятано под маской. Вот уж действительно, спасибо тебе, подлая тварь. Кровь пульсировала в висках и так сильно сдавливала голову, что мне казалось – я вот-вот отключусь. Может, я на это надеялась. Но сознание твердо сидело в голове, сжигая меня заживо на глазах у всех. Из зала посыпались комментарии, которые я не слышала из-за глухого эха собственного сердца, бьющегося прямо в моей голове. Господи, это ведь все не по-настоящему? Это все страшный, жуткий сон, от которого мне никак не избавиться. Я проснусь, и ничего этого не будет.
– Да, друзья мои, вы правы – на удивление неплохая форма для разведёнки и матери-одиночки. Верно?
Толпа одобрительно улюлюкала. Все, что мне оставалось, говорить себе – это нелюди, это звери. Перед ними не стыдно. Просто скопище пьяных свиньей. Перед ними не должно быть стыдно. Не может быть стыдно! Но стыд жег меня, и я физически чувствовала его пламя на своем лице, теле, в своей голове.
– Но давайте хорошенько рассмотрим третий лот сегодняшнего вечера, – и с этими словами он двинулся к Светке. Та больше не кричала матом. Она замерла, затихла, как это довольно часто бывает с ней в стрессовых ситуациях. Она просто смотрела на меня, тяжело и часто дыша. Я не смотрела на неё. Я вообще не могла поднять лица и оторвать глаз от пола. Меня жег стыд. Но тут, вопреки её обычному поведению, она заговорила со мной:
– Жми кнопку.
Я не сразу поняла смысл её слов. Не сразу осознала, о чем она говорит, а когда поняла, повернула голову и посмотрела на маску, закрывающую её лицо.
– Жми эту чертову кнопку! – снова повторила она мне.
Я ничего не могла говорить – кровь, приливающая к голове все сильнее и сильнее, сдавила горло так, что было тяжело дышать. А уж говорить и подавно.
– Жми, дура! – шипела мне Светка. – Какая разница как сдохнуть – от стыда или от падения? Лучше уж…
– Итак, друзья, начальная цена этого шикарного платья пятнадцать тысяч рублей. Кто готов дать больше? Из зала посыпались предложения, и, слушая стрекот голосов, больше всего я хотела, чтобы заткнулась Светка. Слишком уж тонка грань, так не переходи её, мать твою! Не искушай меня, ведь я сейчас слишком близка к тому, чтобы отправить тебя на тот свет.
– …пятьдесят пять тысяч три! Продано! – услышала я краем сознания. Я закрыла глаза, слушая, как Светка скулит сквозь стиснутые зубы. И когда толпа разразилась овациями, я поняла, что платья на Светке уже нет. Толпа неистово кричала скабрезности и мерзкие пошлости – Светка весьма недурна собой и, подогретые неизвестно каким дерьмом, члены начали брать верх над своими хозяевами.
Господи, ведь это все не по-настоящему, правда?
– Возвращаемся к лоту номер два! – заорал Херувимчик.
Начались торги за мои шорты. Пока шла неистовая торговля, я чувствовала, как трясется мое тело. И когда какой-то маньяк выкупил возможность раздеть меня до трусов, я уже тряслась всем телом. Чувствуя, как Херувим стаскивает с меня шорты, я лишь ждала, когда же стыд переступит грань. Когда же отключится голова, когда перестанет понимать и воспринимать? Когда же сжалится надо мной мое тело и выключит на хер весь этот бред? В реальном мире мужчины не раздевают женщин против их воли за деньги. В реальном мире, если мужику скучно, он заводит себе любовницу. Добровольно и по обоюдному согласию.
– Возвращаемся к лоту номер три! Итак, кто готов дать мне…
Секунды лились медленно, как мед. Горький, жгучий, острый, и когда Светка лишилась обоих чулок, я напрочь потеряла чувство времени. Мне казалось, мы вечно торчим в этом аду. Мне казалось, что я родилась и выросла здесь. Здесь же и подохну. Немного осталось. И одному Богу известно, почему еще ни одна из нас не нажала это чертову кнопку.
Я чувствовала, как с меня стаскивают обувь и как по ногам струится чулок вперемешку с чьими-то ладонями, и ощущала, как немеет что-то внутри меня. Я лишь закрыла глаза и слушала, как где-то там, на заднем фоне, в совершенно другой вселенной речь зашла о бюстгальтере. Моем или Светкином, я уже не понимала. Но я отчетливо чувствовала, как что-то ломается внутри меня, немеет и перестает болеть. Стыд, наконец, перешел из количества в качество. Я ничего не чувствовала, кроме горечи, но и та была немой и не кричала, а молчаливо стискивала зубы и терпела. Проходит все, пройдет и это. Ох, Соломон, надеюсь, тебе эта мудрость далась иначе.
Прикосновение горячих пальцев к моему телу освободило мою грудь, и я почувствовала, как свет от прожекторов обжигает её. Крики, овации, заезженные и весьма оригинальные скабрезные словечки. Я лишь закрыла глаза. Чужие взгляды скользили по моему телу, и я буквально чувствовала их на себе, как что-то мерзкое, грязное, липкое. Сотня, две, три сотни пар глаз, рассматривающие такое неидеальное тело, скривленные в насмешке рты, бросающие в воздух мерзкие мысли, место которым только в головах самых диких зверей. По щеке покатились слезы, обжигающе горячие.
И лишь когда на нас не осталось ничего, началось то самое интересное, о чем говорил Херувим.
– И вот мы с вами подошли к самому сладкому, – ворковал Херувим. – Я предлагаю начать с той, что помоложе, – крики одобрения полились по залу. – Отлично. На кону самый классический «трах».