Это был варп? О варп-путешествиях говорили всякое, что они сеют паранойю и сводят с ума. Но почему это коснулось только меня? Все остальные выглядели нормально.
Я услышал, что мое дыхание замедлилось. Мои пальцы разжались.
Я снова открыл глаза и увидел, что на потолке надо мной образовалось пятно. Мои глаза расширились. Пятно имело бледно-коричневый цвет, оно медленно разрасталось и становилось темно-красным. Я вскочил с кровати и увидел, как пятно крови внезапно превратилось в лицо, похожее на чернильную кляксу, лицо херувима из крови, которое становилось все больше и больше. А затем херувим постарел, быстро превратившись в золотую маску с драгоценными камнями, скулами и открытым ртом. Когтистая рука потянулась вниз, растягивая рокритовый потолок, за ней последовал кончик крыла, с которого капала кровь на простыни внизу.
Я проснулся, тяжело дыша.
Потолок надо мной был таким же, как и всегда. Опрокинутая кружка с напитком лежала на полу рядом со мной.
Я проверил свой хронограф. Прошло несколько часов, и на корабле уже началась ночная смена. Я не чувствовал себя отдохнувшим, а скорее липким и дезориентированным. Похоже, это было лучшее, на что я мог сейчас рассчитывать — погрузиться в бессознательное состояние, пока кошмар не вернет меня в сознание.
Я встал, уверенный, что более не смогу отдохнуть. Расправив мантию, я с неприязнью посмотрел на пятна пота, которых коснулись мои пальцы. На корабле, полном полубогов, я деградировал, становясь худшей версией самого себя.
Я попытался поработать. Достав свои записи, я начал чиркать на листах. Ничего не приходило. Снова встав, я прошелся по комнате. Потом вспомнил об Аэлионе. Я жаждал поговорить с ним. По какой-то причине я вбил себе в голову, что от встречи с ним мне станет легче. Он был здоров. Достоин восхищения.
Я смогу найти его. Если он находился на корабле, то мне удастся отыскать его комнату. Почему я не подумал об этом раньше? Почему пытался сделать все по официальным каналам? Это была блестящая идея. Ко мне возвращались силы.
Я сделав все, что мог, чтобы привести себя в порядок — счистил с пиджака грязь, пригладил волосы. Когда я посмотрел в зеркало, то увидел, что мои глаза слезятся. А каждый открытый участок кожи покрывал пот. Это обеспокоило меня на мгновение или два, но я не мог оставаться здесь, чтобы разобраться с этим — мне нужно было уйти. Нужно что-то делать, иначе все, чего я добьюсь — это еще большее промедление и еще большее количество плохих снов.
Корабль во время ночных часов странное место. Конечно, здесь не существовало настоящего разделения на день и ночь, но стандартная практика вносить определенные изменения, чтобы поддержать номинальный суточный цикл. Большая часть экипажа проживала на корабле всю жизнь, если бы у них не было какого-то временного цикла, к которому можно было бы ориентировать, они бы сошли с ума. Поэтому они приглушают свет на несколько часов в глубине ложной ночи, сокращают некоторые некритические функции, чтобы создать смутное ощущение разницы. Интерьер «Красной Слезы» всегда отличался мрачностью, со всеми этими статуями и произведениями искусства, скрывающимися в мягком полумраке при свечах, но в ночное время она становился прямо таки могильным.
Я шел так уверено, как только мог. Слуги все еще сновали рядом, тихо переходя от станции к станции, и я кивнул им, проходя миом. Я некоторое время не ел, и у меня закружилась голова. В ушах стоял звон, который никак не проходил, хотя, возможно, это лишь бы гул двигателей.
Смогу ли я вспомнить дорогу?
Комната Аэлиона находилось в километрах от меня, глубоко затерянная в лабиринте залов, палуб и шахт. Мне придется проехать некоторое расстояние на магнитном поезде, и найти нужные лифты, чтобы добраться до места назначения. Я не сильно беспокоился о том, что меня могут остановить, в конце концов, примарх дал мне свободу перемещения, но я все еще мог заблудиться. Мне нужно было сосредоточится, но это оказалось трудно, потому что боль в голове не проходила.
Я упорно шел вперед, пробираясь сквозь мрак и пытаясь вспомнить, где нужные повороты. Мимо меня проплывали полуосвещенные картины, на которых мелькали лица, леса и мифические звери. Мраморные полы сверкали, и ночные звуки полусонного корабля, доносящиеся из-за далека эхом, как и бормотание сонного экипажа, резонировали в затхлом воздухе.
Я не знаю, сколько мне понадобилось времени, чтобы снова отыскать ее. Возможно, мне просто повезло, и я выбрал прямой путь, а может, я блуждал несколько часов. Я не могу точно сказать. Но в конце концов мне удалось добраться туда, и я увидел, что двери открыты. Это было странно. Независимо от того, находился он на борту или нет, так не должно быть. Я посмотрел по коридору в обоих направлениях — пусто. Вдалеке горела свеча, от которой плясали тени.
— Аэлион, — позвал я, подходя ближе к открытой двери.
Никакого ответа. Я подошел к порогу и заглянул внутрь. Было трудно что-либо разобрать, поэтому я дал глазам привыкнуть. В дальнем угле главной комнаты я заметил бронзовый бюст, который смотрел прямо на меня. Я подошел к нему.
— Аэлион, — повторил я, хотя уже стало ясно, что тут никого нет. Я не заметил ни одежды, ни оружия. Комната выглядела так, словно ее наполовину очистили, остались только различные произведения искусства и неподвижная фурнитура.
Я взглянул на внутренний дверной проем, тот самый, через который Аэлион не позволили мне пройти. Возможно, он находился по ту сторону. Возможно, так и находился ключ к разгадке его местонахождения.
У меня пересохло во рту. Я знал, что это глупость. Знал, что мне не следует здесь находиться, что дальнейшие действия приведут только плохим последствиям, но к тому времени я двигался почти инстинктивно, прокладывая путь, который, как мне казалось, был предначертан мне с того момента, как я вышел из своей комнаты. Я дотянулся до замка, нажал рычаг.
Двери открылись, и зажегся ряд мягких янтарных ламп. За ней показалась небольшая комната, практически без украшений. В ее центре стояли восемь каменных колонн, каждая из которых доходила до уровня груди. На квадратных капителях стояли бронзовые бюсты, такие же, как и в основной комнате. Я прошел вдоль ряда, осматривая их.
Каждый из них изображала Аэлиона. Я узнал тяжелую мускулатуру Астартес, те же черты лица. Я догадался, что он сделал их все, как и тот, снаружи. Их было несколько. Первая была похожа на ту, что я уже видел, но с другим выражением лица — гневом. Я восхитился. Оно напомнило мне лицо примарха во время боя.
Затем оно сменилось. Гнев усилился, губы искривились, а глаза выпучились. Это было больше, чем боевая ярость — скорее что-то вроде бешенства. У пятого бюста были красиво изображены пузырьки пены в углу открытого рта. У шестого появились обнаженные клыки, глаза без зрачков, зияющая линия челюсти со свисающими нитями слюны. Как ему удалось сделать это в бронзе? Это поразительное достижение, но очень пугающее. Я едва узнал вид, не говоря уже о изначальном предмете.
На последнего было почти невозможно смотреть. Он выглядел ужасающе. То немногое, что осталось от человеческого лица, было полностью изменено, скорее походило на лицо «берсерка». Клыки были полностью обнажены — огромные острые резцы, которых я не видел не у одного живого Кровавого Ангела. Глаза практически полностью выпучились из глазниц, кожа вытянулась и засохла. Это был не человек, даже в том смысле, в котором были космодесантники: это была одна из разновидностей кошмара, который поглотил скульптора и довел его до безумия.