— Нет, постой. — Она села, и тело ее на фоне серебристой подсветки было особенно прекрасно. — Иди сюда, дай поговорить с тобой.
Он лег поперек кровати у её ног и прислонился щекой к ее ступне.
— У тебя такой серьезный, зловещий тон, и…
— Да, такой. Это насчет работы для мистера Дракона…
— Джем, прошу тебя…
— Нет. Нет, успокойся на секундочку. Все связано с одним биологическим прибором, который разрабатывают там, на той стороне. Очень скверная штука. Если они его сделают раньше нас… Это может быть просто ужасно, Джонатан.
Он прижался к ее ногам.
— Джем, не играет никакой роли, кто в этой гонке впереди. Представь себе двух насмерть перепуганных сопляков, которые устроили дуэль на ручных гранатах, стоя друг от друга в трех футах. Тут совершенно не имеет значения, кто первым выдернет кольцо.
— Зато имеет значение, что мы выдернем это кольцо с куда меньшей вероятностью.
— Если ты этим утверждаешь, что средний бакалейщик в Сиэтле — приличный человек, ты совершенно права. Но средний бакалейщик в Петропавловске ничуть не хуже. Вся беда в том, что кольцо гранаты — в руках людей, подобных твоему Дракону, или, что еще хуже, может выдернуться от короткого замыкания в каком-нибудь подземном компьютере.
— Но, Джонатан…
— Я эту работу брать не собираюсь, Джем. Я никогда не провожу санкцию, пока у меня хватает денег на житье. И больше я не желаю об этом говорить. Ладно?
Она молчала. Потом приняла решение.
— Ладно.
Джонатан расцеловал ее ноги и поднялся.
— Ну, так насчет шампанского…
Ее голос остановил его у самой лестницы с хоров.
— Джонатан?
— Да, мадам?
— Я у тебя первая черная?
Он обернулся.
— Это имеет значение?
— Конечно, имеет. Я знаю, что ты собираешь картины, и я подумала…
Он сел на краешек кровати.
— Тебя бы по попе хорошенько отшлепать.
— Извини.
— Все еще хочешь шампанского?
Она раскинула руки и поманила его пальцами.
— После.
ЛОНГ-АЙЛЕНД, 13 июня
Джонатан просто-напросто открыл глаза и тут же окончательно проснулся. Спокойный и счастливый. Впервые за много лет не было мутного, вязкого промежутка между сном и пробуждением. Он с наслаждением потянулся, прогибая спину и распрямляя все конечности, пока каждая мышца не затрепетала от приятного напряжения. Ему хотелось кричать, шуметь. Нога его коснулась влажного пятна на простыне, и он улыбнулся. Джемаймы в постели не было, но место, где она лежала, хранило ее тепло, а от подушки исходил легкий запах ее духов и ее самой.
Он выскочил из постели голый и наклонился над перилами хоров. Крутой угол, который цветные солнечные лучи отбрасывали внутрь церкви, свидетельствовал, что утро уже на исходе.
Он позвал Джемайму, и голос его торжествующим эхом пронесся над сводами.
Она появилась в дверях ризницы, переоборудованной под кухню.
— Орали, сэр?
— С добрым утром!
— С добрым утром.
На ней был тот ладный льняной костюм, в котором она приехала, и оттого казалось, что в полумраке от нее исходит белое сияние.
— Пока вы изволите принимать ванну, я приготовлю кофе.
И она исчезла в дверях ризницы.
Он плескался в римской ванне и пел громко, но не очень красиво. Чем же они сегодня займутся? Поедут в город? Или тут побездельничают? А не все ли равно? Он вытерся и надел халат. Сколько же лет он не просыпался так поздно? Должно быть, уже около… О Господи! Писсарро! Он же обещал торговцу забрать картину до полудня!
Он сел на край постели, с нетерпением ожидая, пока на том конце снимут трубку.
— Алло! Я слушаю. — Голос торговца был весь пропитан лживыми нотками поддельного интереса.
— Джонатан Хэмлок.
— Ах, да. Откуда вы? Почему звоните?
— Из дома.
— Не понимаю, Джонатан. Уже двенадцатый час. Как же вы сможете успеть к полудню?
— Никак не смогу. Я хочу, чтобы вы придержали для меня картину на пару часов. Я уже выезжаю.
— Нет нужды торопиться. Картину я придержать немоту. Я уже говорил вам, что у меня появился другой покупатель. Он сейчас у меня. Трагично, конечно, но я же предупреждал вас, чтобы не опаздывали. Сделка есть сделка.
— Дайте мне хоть час.
— У меня связаны руки.
— Вы сказали, что другой покупатель дает двенадцать тысяч. Я согласен.
— Если бы я только мог, мой милый друг! Но сделка есть…
— Назовите цену.
— Мне очень жаль, Джонатан. Другой покупатель говорит, что перекроет любую вашу цену. Но раз уж вы предложили пятнадцать тысяч, я справлюсь у него, — На том конце послышалось невнятное бормотание. — Джонатан, он говорит — шестнадцать. Что я могу поделать?