Фролло силой усадил на колени брыкающуюся красавицу, стальной хваткой сжав запястья перекрещенных рук. Уткнулся лицом в смоляные локоны, замер на секунду и впился жестоким поцелуем в нежную шейку.
- Нет!.. Нет, пожалуйста! Вы ведь обещали дать мне время!.. – взмолилась пленница, напрасно извиваясь в цепких руках и лишь усиливая разгоравшийся в чреслах тюремщика жар.
- Хорошо, - помедлив, прохрипел священник, отрываясь от лебединой шеи, но не ослабляя, однако, хватки. – Я подожду до Вознесения Богородицы, как и обещал, дам тебе время привыкнуть ко мне. Но ты… ты позволишь мне ласкать тебя.
При последних словах мужчина судорожно сглотнул, чувствуя, как напряглась его плоть, упершись в девичью ягодицу.
Плясунья испуганно замерла, судорожно размышляя, что же ей ответить. Его вопрос не был, по сути, вопросом: поп, как обычно, не спрашивал позволения, а только ставил перед выбором. Если она откажется, он придет в ярость и, вполне возможно, изнасилует ее прямо сейчас; если согласится, ей придется две ночи терпеть ненавистные ласки. Две ночи отвратительных прикосновений похотливых рук, после которых ее заберет обожаемый Феб; к тому же она останется, если и не совсем чиста, то, по крайней мере, невинна, сбережет себя для возлюбленного. Это какой-то кошмар, бред, кромешный ужас – и все же меньшее из двух зол.
- Хорошо, - чуть слышно выдохнула цыганка, и в тот же миг грубая хватка разжалась.
Однако бедняжка не успела отскочить: стоило подняться на ноги, как монах вновь притянул ее к себе.
- Позволишь – это значит не будешь сбегать от меня на другой конец комнаты, не будешь брыкаться и отбиваться, - прошипел он, сверкнув очами. – Ложись.
Отпустил. Ждет. Порыв убежать и забиться в самый дальний угол никуда не делся, только чего она этим добьется?.. Очередного приступа неукротимой жестокости и насилия. «Феб!..» - опустив на мгновение веки, взмолилась девушка и села на самый краешек жесткой кровати.
- Предпочитаешь, чтобы я сам уложил тебя? – болезненная страсть, вибрирующая в каждом слове ее мучителя, показалась Эсмеральде едва сдерживаемой злостью, и, в страхе, покорно опустилась она на подушку, ожидая бог весть чего.
- Итак, на чем я остановился?.. – плясунья распахнула глаза от неожиданности, когда твердые пальцы осторожно заскользили по предплечью: монах сидел спиной к ней, не отрывая взгляда от пламени свечи. – Ах да, Квазимодо. Знаешь, он ведь не был глух от рождения, иначе как бы мне удалось научить его говорить… Он оглох четырнадцати лет от роду: слишком уж усердно звонил в колокола. С тех пор я один мог общаться с ним, что, сама понимаешь, никак не способствовало сближению с остальным миром, зато еще прочнее укрепило нашу связь…
Архидьякон все говорил и говорил. Речь его была неторопливой, почти безэмоциональной; от этого монотонного голоса цыганка невольно начала успокаиваться. Ей и в голову не приходило, какая буря бушует сейчас под этой ледяной коркой кажущегося безразличия.
Клод же в эти минуты в буквальном смысле сходил с ума. В то время как одна его часть, погрузившись в воспоминания, сухо повествовала о невеселой жизни юного Квазимодо, другая рисовала в воображении картины столь непристойные, что, верно, они заставили бы покраснеть и его младшего братца, куда как более искушенного в науке страсти нежной. В какой-то момент Фролло неосознанно стиснул маленькую ручку, заставив девушку непроизвольно дернуться; две половины его расколотого сознания снова слились.
- Довольно, - резко оборвал он сам себя. – Кажется, я рассказал достаточно, чтобы ты поняла: до самого последнего времени у звонаря не было иных человеческих привязанностей, кроме меня. Но ты смутила и его разум, что, кстати, в очередной раз наталкивает на мысли о колдовстве. Кто же ты такая, маленькая язычница, в чем секрет твоего очарования?..
Обернувшись, священник пытливо заглянул в глаза замершей красавицы; а в следующее мгновение припал к ее губам в иссушающем поцелуе.
- Нет, не бойся, я ведь обещал, что не трону тебя сегодня, - быстро зашептал он, подминая под себя всхлипнувшую девушку. – Но и ты обещала позволить себя ласкать… Прошу, дитя, сжалься: только касаться тебя, целовать – ничего больше… Умоляю, не отталкивай меня!..
Цыганка не пыталась избежать его ласк, не вырывалась, не проклинала, лишь твердила про себя: «Два дня, только два дня…». Мужчина же, ободренный ее немым позволением продолжить, нерешительно провел костяшками пальцев по бледной щечке, ощущая себя если и не самым счастливым человеком, то, уж во всяком случае, в сотню раз счастливее безумца, катавшегося по грязному полу камеры Дворца Правосудия, вымаливая толику понимания. Касаться ее – и не слышать града упреков; целовать – и не чувствовать ударов этих маленьких кулачков – это так мало, но это все. Все, что ему нужно. Просто быть рядом и знать, что она не сбежит, не исчезнет, не оттолкнет его; и заставить себя не думать, что единственная причина – боязнь за жизнь соперника.
Клод коснулся сухими губами черных бровей, прикрытых век – нежно, будто пред ним был хрупкий ребенок, а не молодая женщина. Замер на секунду и вновь завладел податливыми устами, послушно раскрывшимися под его настойчивым натиском. Долгий поцелуй из бережного превращался постепенно в страстный, наполняясь огнем желания воспламенившегося мужчины. Левая рука стиснула тонкую талию; скользнула вверх, остановившись под грудью затем лишь, чтобы несколько секунд спустя сжать упругий холмик. Фролло привычно ожидал сопротивления, однако почувствовал лишь сотрясшую тело несчастной нервную дрожь; сбросить его или хоть как-то воспрепятствовать посягательству она не попыталась. Через несколько минут неспешных ласк архидьякон почувствовал, как затвердел под тонкой тканью небольшой, округлый сосок. Что это?.. Он пробудил в ней чувственность?.. Черт, как вообще об этом узнать?!
Священнику нестерпимо захотелось коснуться обнаженной кожи, почувствовать божественную прохладу этого смуглого атласа. Он решительно дернул край платья и с трепетом дотронулся до округлого колена, столь часто грезившегося ему в призрачных видениях после посещения пыточной Тортерю. Страстно сжав маленькую ножку, мужчина двинулся выше; в этот момент терпение Эсмеральды, очевидно, истощилось – она итак слишком долго мужественно сдерживала желание без промедления скинуть с себя монаха и наградить его парой звонких оплеух. Девушка начала вырываться, но Клод, до крайности распаленный ее покорностью, не намеревался теперь так легко отступиться. Запустив пальцы в черную густоту волос, он не позволял начавшей задыхаться от этого глубокого поцелуя цыганке увернуться, продолжая безжалостно терзать ее горевшие, чуть припухшие губы. Другая ладонь, меж тем, продолжала медленно, но верно продвигаться выше и выше, дюйм за дюймом опаляя гладкое бедро нестерпимым жаром.
Сознание вопило, что он снова переходит все границы и одним махом губит всякую возможность помочь ей преодолеть страх. Фролло внутренне соглашался и клятвенно заверял сам себя: «Я отпущу ее. Еще только пять минут этого неземного блаженства… Отпущу».
- Насильник!.. Пусти меня! Ты ведь обещал!.. Ненавижу… - плясунья, наконец, вывернулась из крепкой хватки и не замедлила наградить своего врага испуганным, полным отвращения взглядом.
- И разве я не сдержал слова?.. – страстно прошептал архидьякон, неохотно позволяя строптивице выбраться из-под него и тут же притягивая обратно к себе, укладывая рядом и утыкаясь лицом в затянутое белой тканью плечико.
«Два дня, только два дня…– билось в разгоряченной голове священника-девственника. – Потерпи, Клод, дай ей время, хоть эту малость. И разве не может быть ожидание награды столь же сладостным, сколь она сама?.. Девчонка теперь уж в твоей власти, никуда не денется, не сбежит, не ускользнет – к чему эта спешка?! Только представь, послезавтра эта малютка станет твоей, по-настоящему твоей…».
Эти приятные мысли не охладили пыл, но вселили уверенность. Томление, бывшее пыткой, когда цыганка оставалась недостижимо далеко, обернулось сладостным предвкушением теперь, когда она лежала в его объятиях. И – он знал – так будет и в следующую ночь, а после – о, после наступит самый восхитительный, блаженный миг, который один стоит всего: и года мучений, и заброшенной науки, и попранных обетов, и потерянного Рая…