- Феб, прошу тебя… Я мечтаю принадлежать тебе, и только тебе, но разве не будет разумнее сначала выбраться отсюда?..
- Ангел жизни моей, неужто ты оттолкнешь меня в такую минуту?.. – мужчина уткнулся губами в наполовину обнаженную грудь; голос его был полон сладострастного предвкушения. – Я ждал нашей встречи все эти долгие месяцы разлуки. Клянусь рогами сатаны, я не вынесу более ни единой минуты вдали от тебя, моя дорогая Симиляр!
- Ах!.. Мой Феб, мое Солнце! Если бы ты только знал, как я люблю тебя!.. Что ж, пусть это случится здесь. Не все ли равно, под каким небом находиться, если ты рядом?.. А если явится монах, ты убьешь его. А после увезешь меня, спрячешь, и мы будем всегда вместе! Я буду петь для тебя, танцевать для тебя, готовить тебе ужин и полировать саблю. Все – для тебя, вся моя жизнь, моя кровь и душа моя. Я и появилась на этом свете, и выросла, и расцвела только для тебя, мой Феб! Верно, Творец создал меня, чтобы отдать однажды в твои руки – и какое это блаженство, должно быть, принадлежать тебе, любовь моя!.. Скрепим наш союз сейчас, на этой постели, если ты того желаешь. Вот я, перед тобой, малютка, которая любит тебя больше жизни, больше чести своей. Так возьми же меня, мой Феб, а взамен я не попрошу ничего, кроме любви!..
Быстро скинув куртку, капитан повалил цыганку на спину и, лаская обнажившиеся бедра, начал задирать камизу, совершенно позабыв об обстоятельствах, предшествовавших его появлению в этой лачуге, и думая лишь о том, как бы поскорее раздвинуть эти прелестные ножки, гладкие, словно шелк. Охваченный похотью, мужчина, склонившись над распростертым под ним телом и опершись на руку, целовал манящие губки, в то время как пальцы другой ладони судорожно возились с тесемками штанов. Наконец, он ненадолго усадил девушку и одним движением высвободил ее из складок тонкой ткани, заставив покрасней до корней волос.
- О!.. – только и выдохнула она, когда Феб, вскочив с постели, начал скидывать с себя сапоги, штаны, шоссы, рубаху…
Когда, оставшись в костюме Адама, он развернулся, то увидел прикрывшую веки, пунцовую от смущения Эсмеральду, поджавшую под себя ножки и скрестившую на груди тонкие ручки. Если бы застал ее в этот момент Микеланджело Буонарроти, он бы, несомненно, создал лучшую свою скульптуру, которая превзошла бы в отображении непорочности многочисленных Мадонн. Однако видел ее сейчас только обычный вояка, который, хотя и не в состоянии был понять очарования этой девичьей стыдливости, оценил, тем не менее, по достоинству все прелести ее фигуры, совершенно искренне выдохнув:
- Любовь моя, клянусь душой, я в жизни не видел никого прекраснее тебя!
- А разве ты видел много обнаженных женщин?.. – встрепенулась цыганочка, позабыв даже на мгновение свой стыд.
- Прелесть моя, есть ли нужда сравнивать розу, чтобы понять, что нет в мире цветка краше? Увидеть тебя во всей первозданной красе достаточно, дабы уразуметь, что на земле не сыскать другой женщины столь восхитительной и столь превосходно сложенной!
Плясунья не ответила; лишь одарила капитана долгим, призывным взглядом, полным неизбывной нежности. Медленно, отняв от груди руки, она протянула их к своему дорогому другу, призывая разделить на низком ложе любовь и наслаждение. Шатопер был не из тех, кого нужно просить дважды.
Присев также на колени напротив прекрасной девы, он немедленно притянул ее к себе и начал ласкать с жадностью пылкой юности. Руки его лихорадочно блуждали по девичьему стану, то сжимая небольшую грудь, то скользя по выгнутой спине, то оглаживая округлое бедро. Вскоре губы его нашли маленький сосок, принявшись нежно ласкать быстро затвердевшую горошину. Пальцы нащупали заветный бугорок, скрытый кустиком темных волос. Красавица изогнулась и попыталась вскочить, однако Феб вовсе не намеревался теперь отступать.
Повалив плясунью на кровать, он страстно прошептал срывающимся голосом:
- Не бойся, малютка. Я люблю тебя больше жизни, так позволь же мне показать свою любовь!
Не сказать, чтобы эти слова совершенно успокоили Эсмеральду, но она, по крайней мере, решила позволить капитану делать все, что тому вздумается. В конце концов, рано или поздно это все равно должно было произойти, и остается благодарить небеса, что она лишится невинности в объятиях любимого человека, а не рядом с постылым монахом.
Ощутив, как начало расслабляться девичье тело в его руках, ободренный ее немой покорностью, Шатопер продолжил свои посягательства. Запечатав уста долгим поцелуем, он стиснут тонкую талию, спустился к бедру, помедлил несколько мгновений и снова дотронулся до девственной жемчужины. Прелестница вздрогнула и попыталась сжать колени, однако мужчина не позволил ей этого. Некоторое время между ними шла безмолвная борьба: цыганка не то чтобы всерьез сопротивлялась, но врожденная женская стыдливость и страх первой близости все же не давали ей сразу уступить и безропотно смириться с маневрами опытного в таких делах офицера. Но вскоре, утомленная, она послушно расслабилась и, замерев, попыталась прислушаться к собственным ощущениям. Его губы, блуждающие по плечам и обнаженной груди, оставлявшие горячие, влажные следы на шее, несомненно, дарили ни с чем не сравнимое блаженство. Его прерывистое, сбитое дыхание было приятнее и красноречивее самых пылких любовных признаний. Однако плясунья все же чувствовала себя ужасно неловко, неосознанно сжимая внутренние мышцы при всякой попытке увлажнившихся пальцев проникнуть в нее. Она любила красавца-капитана, она готова была позволить ему все, но это совершенно не отменяло того факта, что его постыдные действия вызывали в ней внутреннее сопротивление. Бедняжка разрывалась, испытывая одновременно удовольствие от быстрых прикосновений там и настоятельную потребность немедленно убрать его руку и прекратить всякие посягательства на ее честь.
Феб ощутил эту внутреннюю борьбу и справедливо рассудил, что есть только один верный способ побороть смущение юной девы и разрешить все ее сомнения разом. В момент оказавшись меж прелестных ножек, он уткнулся давно восставшей плотью в заветный грот. Эсмеральда распахнула черные очи и вперила испуганный взгляд в опьяненного вожделением возлюбленного.
- Красавица! – пылко зашептал тот, нащупывая пальцами женское лоно и направляя туда мужское копье. – Я так долго ждал этой минуты, я томился каждый день в ожидании нашей встречи. Я люблю тебя безумно, дорогая Симиляр, и желаю тебя, как никогда и никто из мужчин не желал ни одну женщину!..
Цыганочка смежила веки, счастливо улыбаясь, но в следующую секунду тихо вскрикнула и дернулась; острая боль пронзила низ живота.
- Черт подери, девица!.. – изумленно воскликнул де Шатопер хриплым голосом.
Плясунья всхлипнула, обвив руками крепкие плечи возлюбленного; из-под прикрытых ресниц скатилась одинокая слезинка, которую Феб тут же осушил легким поцелуем.
- Ты восхитительна, красавица, - пробормотал мужчина, прикусывая маленькое ушко и начиная размеренно двигаться. – Клянусь Юпитером, моя шпага никогда еще не бывал в таких тугих ножнах… Ох, милочка, боюсь, ты слишком прекрасна, чтобы я мог долго сдерживать своего жеребца!
Эсмеральда слушала эту сбивчивую речь и улыбалась сквозь слезы. Она была счастлива соединиться, наконец, с любимым, ее успокаивали и ободряли восторженные речи офицера, однако примешивалась и какая-то горечь. Вот она и совсем взрослая, уже не девушка… Растратила свое сокровище, лишившись его в убогой хижине проклятого монаха, навсегда потеряв шанс обрести когда-нибудь родителей… Впрочем, что за глупости?! Как смеет она роптать на судьбу и сожалеть о какой-то невинности, когда после стольких страданий жизнь все же смилостивилась и вернула ей Солнце! О, пусть ее завтра повесят, пусть пытают, пусть мучают – теперь ничего не страшно, лишь бы только Феб не разлюбил ее.
Повелитель ее сердца тем временем уткнулся лбом в подушку, совсем рядом с ее головой, и тихо зарычал от нестерпимого блаженства. Цыганочка ласково запустила пальчики в его темную шевелюру, другой рукой вцепившись в крепкую спину. Никакого физического удовольствия от происходящего девушка больше не чувствовала; боль постепенно проходила, но наслаждения не было и в помине. Однако плясунью не особенно это заботило: главное, что капитан рядом, что ему хорошо с ней, что он желает ее и любит всем сердцем – не это ли счастье?