— Что будем дальше делать?
Собрались на улице втроем. Майор, Енот и я. Разговаривали шепотом, попытки закурить я тут же пресек. Табачный дым чувствуется издалека, нечего рисковать.
— Ты, когда в городе был, небочес цел? — спросил я Енота.
— Гинзбурга?
— Да.
— Цілий, що йому зробиться? — удивился подпольщик.
— Могли взорвать.
Я задумался. Судя по моим воспоминаниям, конспиративная квартира была маленькой однушкой и все мы туда банально не поместимся. Что, если вернуться на чердак Гинзбурга? Места там полно, запасы еды тоже есть. Все лучше, чем здесь крыс пугать и задницы морозить.
— Сможешь проверить небоскреб? Боюсь немцы могли оставить засаду. У нас там… условия получше.
— Сделаю, — покивал он.
— И нам нужна связь с подпольем. Организуй встречу с Кудрей, тьфу ты, с Максимом.
— Це непросто, — засомневался Енот. — Мені до нього…
— Я же тебе говорил про Дарницкий лагерь. Сын Сталина там. Мы не можем сидеть спокойно и ждать, когда его казнят.
— Та зробимо, я ж сказав, — подпольщик будто забыл, что секунду назад отнекивался.
— И надо срочно передать информацию в Москву.
— Со связью сложно, — вздохнул Енот. — В місті з’явилися пеленгаторы.
— Откуда знаешь?
— Пока шел, бачів машини з антенами.
Да… дела хреновые. Немцы взялись за Киев основательно. Что же делать без связи, если запросить помощь не получится? Да что и раньше — живая народная инициатива.
— Иди обратно в город, проверь небоскреб и найди Максима.
Я решил все-таки рискнуть.
— И одежду. Принеси нам гражданки, — добавил майор. — Без нее никак.
Назавтра я понял, что ждать действительно весьма утомительное занятие — поел, тайком оправился в развалинах, поспал. Да, питание дошло до той степени, что пришлось сбрасывать из организма остатки. Хотя и с трудом, после нескольких голодных дней. И так целый день с перерывами на бессмысленные разговоры и волнения. То рядом мотор машины услышишь, то чьи-то шаги. Сжимали в руках оружие, щелкали предохранителями. И ждали. Очень ждали Енота. И он не подвел. Заявился в двенадцатом часу ночи. С целым баулом одежды — телогрейки, штаны, картузы…
— Нижней поддевы нема, — пожаловался подпольщик. — Это еле собрали.
Те из нас, кто был в военном — бросились экипироваться. Я тоже напялил на себя привычную телогрейку — только бирки с фамилией не хватает. А куда дел свое пальтишко? Оно хоть и куцее, но тоже теплое, на вате. Очень уж меня упрашивал поменяться старшина Витя Гаврилов. Чем оно ему глянулось, не знаю. Пусть носит, мне не жалко. Подобрал себе шапку-ушанку. Зима близко, земля покрывается инеем каждое утро.
Как все закончили одеваться, я дал команду выдвигаться. Шли сторожась. Впереди Енот с Махно, в арьергарде Быков и Гаврилов. Сырцов с Архиповым тащили пулемет. Ильяза, как самого упитанного, нагрузили ящиками с патронами. Татарин взял сразу два, третий прихватил майор. Один я шел налегке. Не потому, что начальник — нес наготове гранаты. Нарвемся на патруль — те залягут и единственный способ их загасить — метко кинуть «колотушку».
Несколько раз пришлось быстро прятаться во дворах. Либо проезжали машины, либо Енот замечал немцев. Вел он нас, виляя по городу — дважды перелезали через заборы, разочек прошли насквозь пустой подъезд какого-то дома. В Киеве, судя по лучам прожекторов, работало ПВО. Но сирены молчали. Да и будут ли их фашисты включать для населения… Вряд ли. Что им какие-то унтерменши-украинцы.
Но дошли наконец-то. Гинзбург был погружен в полную темноту и, наверное из-за этого в верху живота зашевелилось какое-то тревожное чувство. Или это я переел немного?
— Сходи, еще раз проверь, — шепнул я Еноту.
Подпольщик ушел, а мы затаились.
— Был там кто-то, — наклонился к моему уху вернувшийся Енот. — Табачком несет. Но сейчас пусто.
Взяв Быкова и опять ушел. Разведчики обошли все этажи, но никого не нашли.
Я дал команду подниматься на чердак.
Тут ничего не поменялось. Все так же лежал бинокль на подоконнике. В углу были свалены ящики с тушенкой и мешки с сухарями. Даже в телефоне был гудок — немцы не стали отключать гражданскую связь в городе. А взрывать подстанцию никто не догадался — у Голдовича и компании, поди, поважнее цели были. Или еще будут?