— Майор пьяный? — спросил Панкин.
— Не так чтоб пьяный, но засосавши прилично…
— Вот что! — разъярился Казаков. — Иди и скажи майору, что лейтенанты все пьяные! На полу валяются! Лыка не вяжут! Передай ему, Казаков сказал, что он не может позволить себе появляться пьяным перед солдатами. Так и передай, понял?
— Вы знаете, мальчики, я, наверное, схожу в казарму, посмотрю, что там, — неожиданно сказал Коровин. — Гнома надо успокоить…
Казаков изумленно посмотрел на приятелей.
— Совсем рехнулся! — сказал Панкин. — До чего только водка доводит, друзья мои!
3. СУД ОФИЦЕРСКОЙ ЧЕСТИ
Свинья с рогами
Командир третьего батальона майор Жигаев любовался редиской. Он всегда выходил на пару минут раньше, чтоб успеть полить маленький огородик под окнами, вырвать несколько травинок, поднять стебель-другой. Еще весной Жигаев соорудил нечто вроде теплицы — огородил клочок земли досками, натянул сверху целлофан. Сейчас вовсю цвели огурцы, лук уже с палец высотой, но особенно хороша была редиска, крупная, длинная, как морковь, с яркокрасной кожурой, целая грядка.
Майор шел по переулку, ревниво поглядывал на огородики соседей и наслаждался. Летом здесь прекрасно, курорт, настоящий курорт! Так бы и ходил все утро под соснами, птиц слушал, воздух чудесный вдыхал… В такую погоду в полк и ехать-то противно, ни одного деревца вокруг, пыль, солдаты, вонючие уборные… Каждый день заставляешь себя забираться в «Урал», видишь этих лейтенантов-бездельников, им хорошо, они отслужат и на гражданку, а ты сгниешь здесь, до пенсии еще двенадцать лет…
Майор Жигаев, плотный, с короткой шеей, похожий на симпатичного краснолицего бульдога, был по образованию военный юрист.
Служба нетрудная, нормальный рабочий день, жил в больших городах, в тридцать лет стал майором. К тридцати пяти заболел алкоголизмом.
Начальство терпело болезнь. До тех пор, пока военный прокурор большого гарнизона не решил поработать в воскресенье. Войдя в здание, он обнаружил в красном уголке спящего на столе дежурного по военной прокуратуре майора Жигаева, пьяного до бесчувственности…
Жигаева уволили из органов прокуратуры, но в армии разрешили остаться, с условием, что будет лечиться…
Послали служить в пехоту, на Дальний Восток.
И каждое утро, увидев «Урал» возле столовой, он приходил в отвратительное настроение.
— Лейтенант Казаков! — позвал Жигаев. — Вы когда из отпуска вернулись? Вчера днем? Тогда почему вы вчера же не пришли в штаб батальона? Будем серьезны, вы не красна девица, чтоб сутки отдыхать после дороги! Скажу откровенно, я не в восторге от вашего перехода в мой батальон. Оверьянов не пожалел красок… Имейте в виду, с меня достаточно лейтенанта Петрова, который, кстати, пьет уже второй день. Разыщите его и заставьте немедленно прибыть на службу, иначе я применю санкции!
— Да как же я его вытащу? — осторожно удивился Казаков. — А если он болен и не сможет явиться?
— Запомните, лейтенант! Являются привидения и образ любимой, а офицеры прибывают! Не являются, а прибывают! А то, что Петров болен, мне ясно. И название болезни известно — беспробудное пьянство! Где это видано, чтоб офицер пил два дня подряд! Выполняйте! Да случайно сами к нему не присоединитесь!..
— Чему ты удивляешься? Это же хам, обозленный на весь мир. Думал, он будет при знакомстве улыбаться? Дай свинье рога, так она всех людей перебодает! Я его в рот едал!
Витя Петров сидел на кровати небритый, с помятым лицом, в трусах и в очень несвежих носках. Пил из горлышка вино.
— Я разве два дня пью? Я уже неделю не высыхаю, еще с дома. Как дошло до меня, что надо возвращаться, так и начал газовать… Слушай, Вадим, я все равно никуда сегодня не пойду… Ты сходи в магазин, купи вина, вот деньги. А потом послушаешь историю…
Петров с другом ждал такси на площади Калинина в Киеве. Самолет на Благовещенск улетал через полтора часа, а очередь почти не двигалась. Оба были сильно пьяны, и друг, чтобы скрыть принадлежность Петрова к офицерскому корпусу, накинул ему на плечи свой плащ. Фуражку завернули в газету и держали подмышкой. Петров из упрямства не хотел застегиваться, да это и бесполезно, короткий плащ не прикрывал галифе и сапоги.
Обняв друга за плечи, Петров вполголоса жаловался:
— Никто не поймет, зачем мы там нужны, какой от нас толк… Почему мы в тридцать лет должны унижаться? Почему молодыми служить не отправили, как всех? Почему я должен отдуваться за какого-то пидора, который разогнал офицерские училища? И правильно сделал! Такая херня…