— Можно посмотреть?
Она оглядела меня, как художник свое творение.
— Давай.
И повернула меня лицом к зеркалу. Я сморгнул несколько раз, не в силах поверить. Я не мог узнать себя в отражении. Это были ее глаза — подведенные и раскрашенные, только чуть поменьше. Губы мои стали полными, почти как у нее, и атласно-красными. И главное — я теперь почти не замечал своего носа. Он просто перестал бросаться в глаза.
— Ну как?
— Замечательно. Я… просто не узнаю себя, — благоговейно прошептал я.
— Видишь, я же говорила, что тебе следовало родиться девочкой.
— Я знаю, — пробормотал я и закусил губу.
— Перестань! Ты портишь это лицо.
— Прости.
— Теперь можешь радоваться, что я не стригла тебе волосы накоротко. — Она взяла электрощипцы для завивки.
В самом деле, я привык к волосам, и мне нравилось, что в магазинах меня принимают за сестренку Сары и говорят, как мы похожи. Иногда я даже получал за это конфеты. И лишь однажды разубедил того, кто обращался ко мне с таким комплиментом:
— Она моя мама — и я вовсе не девочка!
Высокий прыщавый дядька за мясным прилавком нагнулся ко мне:
— Прошу прощения…
И, ухватив меня рукой за волосы, грубо дернул — видимо, чтобы убедиться, что это не парик.
Сара рассмеялась.
— Она у нас такая… шутница. Скажи дяденьке спасибо!
Потом она молча перекладывала продукты в багажник. Я забрался на заднее сиденье, где привык ездить с раннего детства, вне зависимости, был с нами ее парень или нет.
— Садись вперед, — бросила она. Посмотрев, как она заводит машину, я вдавил прикуриватель.
— Мне нужно подстричься! — твердо сказал я, чувствуя себя окрепшим в своем праведном гневе. Ничего не сказав, она тронулась с места. — А то все называют меня девчонкой. А я никакая не девочка. Даже Келвин! — Прикуриватель выпрыгнул, она вставила его обратно и стала монотонно напевать себе под нос. — Что неясно? Я не девчонка и хочу подстричься! — крикнул я, развернувшись к ней. Она выехала на дорогу. — Хочу подстричься, подстричься хочу! — забарабанил я кулаками по сиденью. — Дедушка запрещал отпускать такие длинные волосы! — язвительно добавил я.
Машина резко затормозила.
— Жди здесь, — сказала она, спокойно улыбаясь.
— А?
— Сейчас приду. — Она достала помаду.
— Куда ты собралась? — Злоба моя мгновенно испарилась. Я тщетно пытался удержать ее. — Мы идем в парикмахерскую?
Она молча показала на крошечный деревянный домик.
— Это участок шерифа.
И одарила меня ослепительной улыбкой, в которой блеснули зубы.
— Я сдам тебя. Ты меня достал.
В желудке екнуло. Я сглотнул ком.
— В чем дело?
— Ты гадкий мальчишка. Злой. — Она распахнула дверь.
— Нет! Погоди!
— Я столько раз прятала тебя, столько раз меняла тебе имя, меняла себе — все ради тебя…
— Пожалуйста, не на… — Мне не хватало воздуха, чтобы договорить.
— Помнишь, когда эти соцработники приходили последний раз? Я все сделала, чтобы они не смогли добраться до тебя.
Передо мной завертелись цветные круги, я уже плохо видел и соображал.
— А ведь они предупреждали меня, что Сатана глубоко проник в твою душу и закрепился в ней. Тебя давно пора сажать на электрический стул и отправить прямиком в ад, на вечное сожжение.
С этими словами она спокойно закрыла колпачком помаду.
— Не волнуйся, я скоро вернусь с шерифом, тебе не придется долго ждать. Там тебе и волосы отрежут, бесплатно, перед электрокуцией всегда бреют голову, хотя, может быть, они приговорят тебя к избиению камнями, знаешь, как в Библии. — Поводив глазами из стороны в сторону, она пристально посмотрела на меня. — Да и вообще не удивлюсь, если тебя линчуют, как последнего ниггера, если присмотрятся к твоему носу. — Поправив зеркальце заднего вида, она стала стирать попавшую на зубы помаду.
— Не делай этого!
Она даже не шелохнулась на мой крик, продолжая буднично рассказывать:
— Хочешь узнать, как это делается — суд Линча? Обычно сначала берут нож и отрезают твой сатанинский язык, потом выкалывают этим же ножом глаза — или вынимают их, так что они потом болтаются на ниточках — превеселое зрелище, все смеются и отмечают это как праздник. Ой, какие они будут злые на тебя — ты ведь столько раз их провел, столько раз оставил с носом.
— Пожалуйста, ну пожалуйста. — Подбородок у меня был уже мокрый.
Свет в кабине погас. Включив его снова, она стала выбираться из машины.