— У меня потом текла кровь, — сказал я, и в мой рот тут же был засунут кусочек кукурузной лепешки, которую беспрестанно разламывала и пихала в меня Стелла.
— Если была кровь, можешь быть уверена, что это какой-нибудь янки выкрал у тебя ребенка на органы. Твоего ребенка выпотрошили, внутренности продали, а тело сожгли в крематории, без всякого христианского погребения! — выкрикнула Петуния, брызгая мне в лицо крошками свиного шпика.
— Но моя мать тоже не почувствовала моего рождения — и все же меня не разобрали на органы. И вообще, это были не янки, а дальнобойщики, — заявил я.
— Бьюсь об заклад, что это янки маскировались под дальнобойщиков! — вмешалась Петуния.
— Мать убила бы меня, если бы увидела кровь на сорочке, — продолжал рассказывать я.
— О, Петуния, это так ужасно, — расстроилась Стелла. — Чушь непостижимая — обвинять свое чадо, у которого янки сперли ее внуков. К тому же вместе с кишками.
— Да, и с тех пор у меня внутри страшная пустота, — пожаловался я.
Говоря это, я вспомнил другую картину: когда дальнобойщики уходили — а они всегда уходят, — Сара сидела в постели, зажимая руками живот, и плакала.
— Так вот кто у нас оказался в гостях — настоящая мученица. Надо будет поговорить с Ле Люпом, чтобы он поберег Сару, — она в любой момент может окочуриться.
— Ага, если мы ему расскажем, что у нее нелады со здоровьем, он на нее навалит в три раза больше работы, чтобы успела отбарабанить деньги, прежде чем сдохнет!
— У кого он тебя купил? — спросила Стелла, снова суя мне в рот вилку с рампом.
— Он меня не покупал. Мы встретились у Джакалопа.
— Так он тебя увел! — ахнула Петуния. — Ну, дела. Тогда ничего странного, что он положил черного змея брюхом вверх на разделительную полосу.
— А зачем это? — успел я спросить, проглатывая ложку удивительно вкусного томата с рамповым шербетом, смешанным с майонезом — блюда, тарелки с которым Лаймон в полном молчании расставил по столу во время нашей беседы.
— Черный змей брюхом кверху собирает дождь, каким бы ясным ни было небо! Это ж каждому известно! — В этот момент как раз прогремел сухой громовой раскат, от которого задребезжала посуда, а за окном мелькнули сполохи. — И когда начинается дождь, мы все нарасхват, как катушка с туалетной бумагой.
— Ле Люп хочет выжать из тебя как можно больше, пока не явился твой прежний хозяин, — пояснила Петуния. — Никакой сутенер не позволит ящерице, да еще такой молоденькой, сбежать от него. Ага! — воскликнула она, зажимая виски ладонями, как будто у нее разыгралась мигрень. — Так ты, значит, ездила к Джакалопу, чтобы оправиться от недавней потери детей! — догадалась она. — Просила Джакалопа восстановить эластичность матки.
— Петуния, тебе бы работать экстрасенсом в полиции, — сказала Стелла. — Так быстрее добьешься правды, чем искать ее на панели!
— Что за намеки! Я, между прочим, классная ящерица и на хорошем счету. Уж мне-то нет нужды шляться к Джакалопу каждую неделю.
— Я в глаза не видела твоего Джакалопа! — завопила Стелла, вскакивая, отчего я сполз с ее колен, с глухим стуком приземлившись на пол.
Пока они там, наверху, перебрасывались тарелками и проклятиями, ко мне под стол забралась Мери Блаженная.
— Видишь какое дело, но ты тут не при чем.
Она протянула мне руки, и, пригибаясь от пролетавших столовых приборов, мы перебежали на кухню. Там Лаймон заправил мне под губу очередной ломтик лимона, посыпанный тростниковым сахаром, запустив при этом палец мне в рот несколько дальше, чем требовалось, и Мери Блаженная одернула его.
— Лаймон! — сурово предупредила она.
— Кажется, она еще слишком мала для… месячных. От горшка два вершка. На колено выше утки, — сказал Лаймон.
— А у меня и не было никогда месячных, — заявил я.
На кухне все так и замерли.
— Никогда? — Мери Блаженная осторожно ко мне прикоснулась. — В самом деле?
Я кивнул.
— Были, правда, геморроидальные кровотечения, так что мне пришлось носить «крылышки»…
— Но это совсем другое дело, — очень серьезно произнесла Мери Блаженная.
Все утвердительно закивали, соглашаясь с ее словами.
— Ты же слышала, что случилось с Саррой в Книге Бытия. Господь не нуждается в крови, чтобы из ребенка сделать женщину. Господи! — Мери Блаженная погладила меня по щеке. — Ты не просто жертва, ты настоящее чудо — ниспосланное нам. — Она перекрестилась и поцеловала мне руку.
Меня окатило внезапным теплом изнутри, как бывало, когда я сворачивался калачиком на кровати в ожидании, что Сара придет и пригреет меня.