- Это ты так думаешь, - фыркнул Раций, снова постучав пальцем по столу.
- Просто я уверена в своей работе, - пожала плечами я, продолжая следить за лицом соперника. В серых глазах мелькнуло недовольство и мужчина повторно постучал по столу. Я кинула раздраженный взгляд на его пальцы. Они рассеяно выводили восьмёрки возле моих записей, случайно задели уголок книги, выудили оттуда маленький квадрат свёрнутой бумаги и на следующем обороте вернули обратно.
- Ну конечно же, - закатил глаза Коралиус. - Ты же теперь символ Ханаки.
- Ну, не всем же сидеть в тёплых кабинетах у папочки за пазухой, - рассеяно парировала я. Вышло совсем неловко, ибо каждый из нас знал, насколько мало принимал Коралиус-старший участия в сотворении карьеры сына. Раций даже не постарался скрыть своего презрения:
- Теряешь форму, Шлесская. С тобой становится скучно.
Постучав по бумагам, где был спрятан квадратик записки, Раций ещё раз фыркнул и отправился восвояси.
Я осталась сидеть на стуле, рассеяно глядя в пустоту. Записку многолетний соперник передал тайно, как будто под прицелом сотни глаз. Странно, ведь мы находились в полупустой библиотеке. А в этой части читального зала и вовсе никого не было. Хотел о чем-то предупредить? Или наоборот, не хочет, чтобы на него пало подозрение? Невольно всплыла настойчивая просьба Кассия покинуть Элосу. Да нет, бред какой-то.
Я рассеяно покосилась на окно: вечерело. В животе забурчало от голода. Пора было возвращаться. Жаль, конечно, что я успела разобраться только с половиной намеченного, но сконцентрироваться сейчас на статьях и докладах никак не получится.
Записку я развернула ненароком, возвращая очередную книгу на полку.
Всего несколько слов: «Варилий, Волокон, «Белый сын» завтра вечером». Больше не слова.
Выйдя на улицу, я забралась на Угля. На свежем воздухе голод скрутил внутренности с новой силой, но я не торопилась домой, придерживая поводья. Нужно было подумать.
Записку определённо писал Раций: подчерк своего соперника я знала наверняка. Но «Белый сын» - довольно приличная корчма на окраине города со странным названием - был тем самым местом, где мы частенько обмывали экзамены с Кассием. Фамилии Варилия и Волокона служили скорее наживкой, чтобы подогреть мой интерес. Хотя, не буду спорить, им это удалось. Любопытство всегда было моим движущим механизмом. Волокон мёртв. Об этом сообщил мне сам Кассий. При чем тут Варилий? Не понятно. С другой стороны, стал бы довольно неглупый и всегда осторожный Кассий так сильно подставляться, если бы решил играть партию другим цветом? Но больше всего меня интересовало, каким образом Кассий и Раций оказались знакомы? Совершенно разные интересы, учились в совершенно разное время, работают в непересекающихся между собой ведомствах. В любом случае, на встречу сходить нужно.
А ещё нужно наконец разобраться, что же все таки происходит. После возвращения в столицу я чувствовала себя слепым котенком. И - конечно же - мне это до дрожи в руках не нравилось. Дворцовых интриг я не любила, но работала именно в той сфере, где без нужной доли вёрткости и скользкости никак не выжить. Поэтому стоило всё-таки переговорить со старыми приятелями и неприятелями. Только следует это сделать как можно аккуратнее, чтобы не вызвать лишних вопросов.
- Госпожа!
Я вздрогнула и отвлеклась от раздумий. Резко подняла голову и заметила бледную Эллу, вышедшую за ворота. Я спрыгнула с Угля и подхватила его за поводья.
- Что случилось, Элла?
- Там купец Либинский... и Арон, - заикаясь и всхлипывая, протараторила служанка.
- Беги в полицию, попроси капитана Парилина. Скажи, что у меня беда.
Элла подхватила юбку и сорвалась с места. Даже лампадку с собой не захватила. Дождавшись, когда стихнут её шаги, я прислушалась к голосам в собственном дворе. Ничего не расслышав, я отстегнула кнут от седла, глубоко вздохнула и вошла в ворота.
Картина перед моими глазами предстала занимательная: в середине двора на коленях и без рубахи - снова - стоял Арон, руки его были высоко подняты и привязаны к ветке дерева. На груди и спине раба снова появились новые красные росчерки. Рядом с ним стоял высокий детина - один из телохранителей Либинского, дальний обедневший родственник, которого взяли на службу богатому сородичу только из милости, - и выразительно поигрывал плетью. В сторонке, у толстого ствола дерева - того самого, к ветке которого были привязаны руки моего раба, - стоял не менее толстый купец и с одобрением смотрел на происходящее, немного покачивая головой. Поодаль, почти у самой конюшни стояли ещё два молодчика, вероятно, взятые с собой для численного перевеса и морального превосходства.