— Нет, пока нет. Да нам оно и не нужно.
— И то верно, этими выдумками только понапрасну усложняют жизнь. Все равно что железные дороги. Мне больше по душе собственные ноги, да и обходятся они дешевле.
Он засмеялся. А Симон нет, он от рождения был подозрителен и недоверчив, особенно с незнакомцами.
Дверь отворилась и один за другим вошли трое мужчин. Они осмотрелись и заметили, что здесь уже кто-то есть, но вели себя так, как если б его не увидели, и, небрежно поздоровавшись с Симоном, сели за столик в противоположном конце. Симон спустился в подвал, избавив их от труда заказывать: он знал их привычки. И вот уже воздух в зале начал синеть, все пуще густея, а свет лампы тускнеть, огонек ослаб, подрагивая, будто засыпающий глаз.
Происходило это потому, что пришли еще мужчины и из трубок поднимался повсюду дымок от терпкого и немного влажного, грубо нарезанного табака из деревенских лавок, где пачка стоит два су и на ней черная картинка с красавцем военным в шинели с нагрудником и ружьем в ногах.
Пошли разговоры. Вскоре друг друга уже было еле слышно, все говорили громко. Что-то обсуждали, спорили. Время от времени кто-то ударял кулаком по столу, внезапно наступала тишина, но затем вновь поднимался шум.
Человек воспользовался одной из таких пауз:
— Простите, месье!
Все повернулись в его сторону.
О нем уже позабыли, но вот он вновь предстал перед ними. Он по-прежнему сидел за столом, где стояли пустые бутыль и тарелка. Народ удивился. Но, кажется, его ничто не смущало:
— Простите, если побеспокоил. Я бы хотел кое-что узнать.
Видно, что человек этот умеет жить. Что не он робкого десятка, а скорее все остальные. И они бы не знали, что предпринять, если б не оказался здесь Лот, кузнец, который мог, к счастью, выражаться более умело и ловко.
Заговорил он:
— Скажите, о чем речь, и мы поймем, можем ли помочь.
— Благодарю, — проговорил человек. Потом, поразмыслив, продолжил: — Ну, в общем, так. Это, быть может, вас удивит. Пришел я издалека, и вы ничего обо мне не знаете. Когда целую жизнь скитаешься, всех стран уж и не упомнишь. Обыкновенно, если я куда-нибудь захожу, то только чтобы сразу уйти. Но сегодня вечером, поднявшись к вам, — не знаю, что на меня напало, — я сказал себе: «А что, если тебе отдохнуть? Довольно ты побегал, начинаешь уже задыхаться, стареешь. Почему бы тебе здесь не устроиться?»
Он говорил не спеша, произнося слова размеренно, как если б доставал монеты, отсчитывая сумму к оплате, и складывая их в стопки. Затем замолк, потом внезапно продолжил:
— Вам в деревне башмачник не нужен?
Надо сказать, его предложение удивило, это было понятно по затянувшемуся молчанию. Не совсем это в обиходе, чтобы первый встречный заявлял, что остается. Про таких людей никто ничего не знает, ни кто их отец, ни кто мать. Даже имени. Сплевывают, завидев, что они приближаются, — и они проходят мимо. Сплюнули, — и дело с концом. Но было что-то в этом человеке такое, чего не было у всех остальных: «Почему бы и нет? — Подумали они. — Почему бы и нет, в конце концов?» Они переглядывались, ожидая, что скажет Лот. Лот при любом другом раскладе, спору нет, ответил бы: «Иди своей дорогой!» Но он ответил совсем противоположное:
— Быть по сему! Если б вас и просили, вы не могли бы прийти более кстати. Не минуло и трех дней, как старый Порт помер. Вчера схоронили. И все досадовали, не знали, кем его заменить, — он был башмачник, — лавка теперь сдается. Только вот… — Лот замялся. — Надо внести некую сумму, — о, не такую уж и большую, — но тем не менее… около трехсот франков, учитывая инструменты и оставшийся долг.
Человек проговорил:
— Мне подходит… — И замолк. Он вновь начал, но тише, как если б говорил сам с собой. — Разумеется, нужны деньги, я подумал об этом, деньги есть… — Затем, вновь повысив голос, — Когда можно пойти взглянуть?
— Завтра утром, — ответил Лот.
И остальные:
— О, когда вам угодно! Владелец только того и ждет!
Все заговорили одновременно, покончив с застенчивостью и недоверием:
— Очень милая лавочка, — молвил один, — и расположена удачно…
— И клиенты уже имеются, — проговорил другой.
— И как бы ни были мы бедны, — сказал третий, — всегда платим друг другу.
— Спасибо, месье, — человек коснулся шляпы, — особенно вам, черная борода!
— Меня зовут Лот, я здешний кузнец.
Человек стукнул стаканом по столу:
— Эй, хозяин!
Как произошло, что все столь скоро переменилось? Того, как Симон поспешил к столу, было достаточно, чтобы понять, насколько сильно выросла значимость этого человека.